Очень жаль, что я не запомнила его телефона, — тогда бы я позвонила ему одна. Нет, не для того, конечно, чтобы встретиться, я слишком хорошо знаю о том впечатлении, которое производит на мужчин моя внешность, но все–таки…
Все–таки мне не так уж наплевать на него, как это кажется целой грозди баб, повисших на другой трубке. Может быть, потому, что его бас помогает представить себе то, что мне наиболее симпатично в мужчинах: большие руки и высокий рост. Да и его неоднократные упоминания о собственной серости дают мне возможность помечтать о его скорейшем приобщении к культуре с моей и божьей помощью. Главным образом — с моей.
Но… цирк требует зрелищ. Серьезная я им не интересна, и я даже рада, когда появляется Вера Аркадьевна с известием, что табуляторы в исправности и сейчас принесут сводки.
Мы рассаживаемся по местам и в ожидании обсуждаем только что происшедший разговор.
— Вот кобель! — говорит Труба. — Никому не откажет… Так и чувствуется…
— Это тебе только чувствуется, — колет Надька и, обернувшись ко мне, добавляет: — Ты потом по одному телефончику поговори, я тебе номер дам, уж очень здорово у тебя получается…
— Девочки, хватит трепаться! Работайте, — говорит Вера Аркадьевна.
Все в открытую ворчат на нее, нарочито медленно разворачивают бумаги. Работаем.
Мне никуда не надо торопиться. Никто меня не ждет, ни с кем я не назначала свидания, но почему–то я нервничаю. Я делаю свою операцию так быстро, что злю предыдущих — тороплю их и дергаю.
Мне кажется, именно в эти часы, что я сверхурочно торчу на станции, должно что–то случиться. Такое, что изменило бы мою жизнь.
Мне обидно. И все из–за этих старых копуш, у которых нет мужей, а дети уже такие взрослые, что приходят домой поздно.
То же чувство, наверное, у всех девчонок. Это видно по тому, что мы не смеемся и не отвлекаемся, как обычно. Сидим и злобно колотим по машинкам.
Что ни взгляд на часы — то еще один час пролетел. Шесть, семь, восемь… Небо темнеет за пыльным окном. Грохот. Нас остается все меньше. Закончена первая операция, вторая,..
А у меня не сходится копейка. Целый километр цифр. Пересчитываю сначала.
А что могло бы произойти? Какое–нибудь сильное, загадочное существо именно в это время проехало по моему маршруту. Это существо искало меня. Оно увидело мои прекрасные глаза (да–да! прекрасные!), и подошло ко мне, и сказало…
— Маринка! Черт возьми! Что у тебя в голове! Небось, мальчики?! — Вера Аркадьевна шутит.
А эта несчастная копейка куда–то провалилась. Я бы Удовольствием отдала в заводскую кассу эту копейку, лишь бы не пересчитывать в третий раз. Нельзя. Ко мне подходит Надька. — Дай долги проверю, — говорит она.
— Фигушки. Эта сводка стоит рубль восемьдесят…
— Да забирай ты свои рубль восемьдесят… Я же все считать не буду, я только долги… — она отбирает мой рулон и садится за машинку.
Опять мы остались втроем: я, Валечка и она. Хотя она–то все уже давно сделала, могла бы идти домой, а вот помогает мне. Значит, что–то ей от нас нужно.
Надька поднимает голову от машинки:
— Ты поговоришь потом по телефону?
— Ладно.
— Вот смотрю я на тебя, — продолжает Надька, — и все думаю: или ты с пылинкой, или ты очень умная…
— Я очень умная…
— Не похоже…
— Значит, с пылинкой..,
— Да нет, не совсем… Валечка уже давно не работает. Она сидит и, раскрыв рот, слушает, что мы говорим. Именно из–за своего жгучего интереса ко всему происходящему Валечка сих пор не научилась работать.
— Просто ты не для нас создана, — говорит мне Надька. — Может, где в другом месте так ты бы и была умной, только не у нас…
— А что у вас за такое особое место?
— Да у нас, как везде… А ты как по–писаному говоришь, как в книжках… Изабеллу Ложкомоеву читала?
— Нет… Сколько лет живу на свете, не слыхала ни про какую
Изабеллу Ложкомоеву.
— Очень хорошая писательница… Вот она по жизни пишет. И как одеться, и как за кожей следить… А остальные — все про таких, как ты… В книге–то их вроде жалко, а в жизни встретишь — ни сшить, ни paспороть…
— Хоть языком молоть могу…
— Если б себе на пользу — другое дело…
— А вдруг? Надька засмеялась.
— Вот ты сегодня с этим Хромовым трепалась, ты думаешь — что–то выйдет?
— Ничего я не думаю, — ответила я с какой–то дурацкой неловкостью.
— Думаешь… Только зря… Ничего у тебя не получится.
— Почему? — спросила я, хоть не собиралась этого спрашивать.
—Потому, что кончается на «у»…
— Ничего я не думала. Я даже не знаю, кто это такой, что это за Хромов…
— Да это тот самый, помнишь, тебе еще в первый день понравился, — разверзла уста Валечка, как всегда, кстати.
— Видишь, я все–таки не дура, — уличила Надька.
— Я и не помню его, я тогда без очков была, — солгала я, потому что помнила, да и потом не раз обращала внимание на него в столовой, а один раз даже рассмотрела вблизи. То, что я говорила сегодня именно с ним, просто ошеломило меня, и все, что я говорила -потом, я говорила каким–то игривым, расслабленным голосом. Сама это чувствовала, но ничего не могла с собой поделать, потому что вдруг выдумала, что он сейчас где–то рядом и слышит, как я о нем говорю. И я, разговаривая с Надькой, уже кокетничала для него.
