Марина Цветаева - [7]

С ранних лет Марина почувствовала подавленную тоску и гнев матери. Компенсируя пустоту эмоциональной жизни, мать увлеклась романтической музыкой, поэзией, романтическими героями. Возможно, она также пыталась наказать отстраненного мужа своим плохо скрытым «страданием». А ее постоянное чувство неприязни, слабости и расстройства изливалось на детей, так же, как и скрывающийся в основе этих чувств гнев.

Два ранних стихотворения, опубликованные в 1912 году, дают представление о недостатке связи между родителями. В «Совете» отец обращается к дочери с вопросом: «Что мне делать, дитя, чтоб у мамы в глазах не дрожали печальные слезки?» И дитя отвечает: «Я скажу: расцелуй ее в глазки!» В другом стихотворении Цветаева передает свое восприятие того, как родители прячутся за условностями, но никогда в действительности не принимают участия в семейной жизни.

Скучные игры

Глупую куклу со стула

Я подняла и одела.

Куклу я на пол швырнула:

В маму играть — надоело!

Не поднимаясь со стула,

Долго я в книгу глядела.

Книгу я на пол швырнула:

В папу играть — надоело!

Таковы они: маме интересно только «одевание» куклы; папа прячется за своими книгами. Ни эмоциональной близости, ни связей с жизнью. Скука, которую видит Марина в жизни родителей, страшит ее больше всего.

В 1914 году Марина начала переписку с В. В. Розановым, популярным философом и писателем, другом семьи. Ее письма к нему были исповедальными — такой характер позже будут носить письма ко многим ее корреспондентам, включая тех, с кем ей никогда не придется встретиться. «Мама и папа были абсолютно разными людьми. У каждого в сердце была своя рана. У мамы была ее музыка, поэзия, ее страсть, у папы была его ученость. Их жизни текли параллельно, не пересекаясь. Но они очень любили друг друга». Как трудно было Цветаевой впоследствии столкнуться, а затем принять — хотя она очень хорошо это знала — отсутствие любви между родителями. В одном предложении она подчеркивает расстояние между ними, в следующем — отвергает его.

И Марина и Ася пространно писали о своем детстве. Хотя факты совпадают, восприятие их противоречиво. В «Воспоминаниях» Ася рисует картину почти безоблачного счастья, сосредоточенного в семейных буднях и праздниках, любимых, «замечательных» родителей. Ранняя поэзия Марины отражает более сложное чувство ностальгии: детство в раю, утопающее в розовом свете романтических иллюзий, но лишенное тепла, проникнутое боязнью перед внешним миром, предчувствием разлуки, страхом смерти. Ее сводная сестра Валерия, однако, видела совсем другую картину: «Мы не были теплой, неразлучной, близкой семьей. Каждый из нас нес по жизни свою обиду в душе». Какими бы ни были факты, Марина передает отчуждение, которое чувствовала в детстве, от аскетичного отца, преданного мраморным скульптурам, и матери, которая, никогда не зная исполнения желаний, хотела воплощения их в жизни своих дочерей.

Хотя родители пошли на компромисс с жизнью, мать ожидала, что Марина превзойдет обычные способности и достигнет высот, к которым стремилась сама Мария Александровна, сможет, презрев деньги, славу и благополучие, устоять одна против целого мира. Разочарованная рождением девочки, Мария решила, как только Марина родилась, что, она «по крайней мере, будет музыкантша». Цветаева фактически сознавала важность влияния матери — предусмотренное ею вдохновение и налагаемые ею запреты. «После такой матери мне оставалась только одно: стать поэтом. Чтобы избыть ее дар — мне, который бы задушил или превратил меня в преступителя всех человеческих законов».

Марине не исполнилось и пяти лет, когда началось ее суровое обучение музыке. Ее заставляли играть на рояле по четыре часа в день — два утром и два вечером. «Мама — залила нас музыкой.[…] Ее дети, как те бараки нищих на берегу всех великих рек, отродясь были обречены. Мать залила нас всей горечью своего несбывшегося призвания, своей несбывшейся жизни, музыкой залила нас, как кровью, кровью второго рождения».

В возрасте четырех лет Марина начала играть со звуками букв, хотя знала о желании матери сделать из нее музыкантшу. Но у нее не было «музыкального рвения». «Виной, вернее, причиной было излишнее усердие моей матери, требовавшей с меня не в меру моих сил и способностей, а всей сверхмерности и безвозвратности настоящего рожденного призвания. С меня требовавшей — себя. С меня, уже писателя — меня, никогда не музыканта».

Тем не менее мать, сидящая за роялем, звуки музыки, сам инструмент — его клавиши и педали — очаровывали Цветаеву в детстве. Однажды, пока мама играла несколько часов подряд, они с Асей сидели под роялем, Ася — вырезая бумажных кукол, Марина — погруженная в свои мысли. Когда мать обнаружила их там, она была в ярости. «Музыкальное ухо не может вынести такого грома!» — кричала она, но, заметив Асины дрожащие губы, она обернулась к Марине. «Асеньке еще простительно… Асенька еще маленькая… Но ты, ты, которой на Иоанна Богослова шесть лет стукнуло!» Бедная мать, как я ее огорчала, и как она никогда не узнала, что вся моя «немузыкальность» была — всего лишь другая музыка!»