Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа - [39]

С этой философией, представлявшей женщин посредницами между Богом и мужчинами, а любовь, какую они внушают благодаря красоте, — несовершенным приближением к божественной любви, королева была уже знакома, как и все придворные ее времени. Действительно, азы этой доктрины, сведенные к правилам общественной морали, в течение нескольких поколений доступно излагались в текстах вроде «Идеального придворного» Бальдассаре Кастильоне; с другой стороны, ее разработку активно поддерживали короли рода Валуа, усмотревшие в ней мощный инструмент для упорядочения любовных отношений при дворе. Во всяком случае, Маргарита, несомненно, проштудировала за эти недели затворничества главные тексты основоположников этого благородного мистического учения, которое в интеллектуальном отношении пришлось очень по вкусу людям XVI в., — флорентинца Марсилио Фичино, Марио Эквиколы, Леона Еврея. Конечно, эта доктрина осуждала плотские отношения любовников и вводила строгую иерархию чувственных наслаждений: экстаз должен достигаться при помощи только зрения и слуха. Но ценой этих ограничений она сумела покончить с осуждением, какому церковь издревле подвергала любовную страсть, и примирить одним махом Бога, женщин, мужчин и любовь. Всевышний был уже не пуританским о. Фуэттаром «дедом с розгами», сурово осуждающим эрос: он, любя людей, исходил из того, что его создания конечны, и сообразно этому прививал им стремление к бесконечности и привлекал их к себе. Женщины были уже не извечными пособницами Сатаны, красота которых лишь помогает губить мужчин, а лучшими помощницами в их спасении. Любовь становилась скорей первыми шагами к мудрости, чем впадением в безумие — как было во времена Тристана и Изольды. Она рассматривалась как удел скорей избранных, чем обреченных; она влекла за собой скорей очищение души, чем возмездие и гибель. Любопытно, что эти идеи не навлекли на себя гнева церкви, хотя в догматическом плане представляли собой самую настоящую ересь[160]…

Эту взыскательную философию, уже покорившую во Франции немало просвещенных умов, склонных к идеализму, Маргарита отныне усвоила; она больше удовлетворяла королеву, чем риторика петраркистского типа, поверхностная в интеллектуальном отношении, какая преобладала в салоне маршальши де Рец. Так что во время нового мирного периода, наставшего после нескольких месяцев заключения, королева будет по-прежнему читать главных адептов неоплатонизма и распространять их идеи.

Глава V Миссия во Фландрии (1576–1578)

Как только мир был заключен, — пишет Маргарита, — муж дал ей знать, что хочет видеть ее рядом. Тосканский посол подтверждает это желание в депеше от 20 мая: «Король Наваррский прислал сюда г-на до Фервака, чтобы просить короля отправить к нему его жену», но получил отказ[161]. Эта просьба была первой из серии попыток, предпринятых королем Наваррским с целью добиться от Короны, чтобы Маргарите было дано разрешение приехать к нему, но успехом эти усилия окончатся только через два года. Не то чтобы он скучал вдалеке от нее, но он хотел оздоровить неудобную политическую ситуацию, сложившуюся после его бегства. Главное — ему нужно было воспользоваться услугами, какие жена могла бы ему оказать, вместо того чтобы играть на руку Алансону. Маргарита, в свою очередь, пишет, что ее позиция была неизменной. Уже после первой просьбы короля Наварры, находясь еще в Сансе, она стала умолять королеву-мать отпустить ее, но Екатерина отказала: с одной стороны, потому что ее зять снова обратился в реформатскую религию, с другой — потому что она лично обязалась привезти дочь обратно в Париж. Так же ситуация сложилась и в Париже, в сентябре, когда король Наваррский повторил свою просьбу: «В четверг 20 сентября, — пишет Летуаль, — в Париж приехал сеньор де Дюра, нарочно присланный королем Наварры, чтобы вызволить королеву Наварры, его жену, и доставить ее в Беарн»[162]. Маргарита пишет: «В это же самое время от короля моего мужа прибыл господин де Дюра, чтобы сопровождать меня, и я начала твердо настаивать на позволении уехать. Видя, что уже нет оснований мне отказывать, король сказал […], что желает сопроводить меня до Пуатье, и с этим заверением отправил господина де Дюра назад». Наконец, в декабре, в Блуа, когда Жениссак, новый эмиссар Беарнца, получил от короля отказ «в выражениях, полных угроз и оскорблений», она взбунтовалась: «Я представила, что меня выдали замуж против моего желания и воли […]. Я намерена отправиться к нему; и если даже не получу на это разрешение, то уеду тайно — неважно, каким способом, пусть с риском для жизни». Позиция Маргариты, как и ее супруга, диктовалась скорей политическими соображениями, чем чувством: она была королевой Наварры и больше не хотела быть заложницей в руках матери и брата.

Некоторые историки, опираясь на отдельные комментарии одного-единственного современника — Летуаля, ставили под сомнение ее искренность и усердие в стараниях покинуть двор. В самом деле, по его словам, Дюра «выпроводили, сославшись на некоторые ее дела в Париже, раздутые с этой целью»[163]. В этих «делах» они очевидным образом усматривали намек на Бюсси, о присутствии которого при дворе упоминает и сама Маргарита. Прежде всего, можно было бы отметить что Летуаль — при всей его склонности к сплетням — Бюсси вообще не упоминает и что для него «дела», якобы задержавшие королеву в Париже, — предлог в чистом виде. Но, главное, надо рассмотреть, в каком положении находилась королевская власть. Генриху III очень не понравились компромиссы, на которые пошла его мать, подписав мир