Мао Цзэдун - [36]

Чтобы как-то заработать на жизнь, Мао на полставки устроился учителем истории в городскую начальную школу. Едва ли не через несколько дней в Хунани, как и во всем Китае, разразилась новая политическая буря.

Япония уже давно вынашивала планы подчинить себе бывшую немецкую концессию в Шаньдуне. Позиция китайской делегации на мирной конференции в Версале заключалась в том, что Китай, будучи фактическим союзником в войне против Германии, имеет право на возврат территории концессии. Это находилось в соответствии с принципом национального самоопределения и получило полную поддержку президента США Вудро Вильсона. Однако очень скоро в Версале узнали, что премьер Китая Дуань Цижуй в обмен на предоставление займа еще прошлой осенью подписал с Японией секретное соглашение о передаче ей исключительных прав на Шаньдун. Американский президент с обидой отвернулся от Китая, и 30 апреля 1919 года «Святая Троица» — Вудро Вильсон, Ллойд-Джордж и Клемансо — ратифицировала протокол, по которому Япония становилась прямым правовым наследником Германии.

Весть об этом вызвала в Пекине всплеск небывалого возмущения. Униженной почувствовала себя вся нация. Ее гнев был направлен даже не столько на Японию, сколько на империалистические силы вообще и Соединенные Штаты в первую очередь. В ярость приводили и действия собственного правительства, продавшего национальные интересы еще до начала мирной конференции. Шанхайские студенты с горечью писали: «По всему миру подобно гласу пророка разносились слова Вудро Вильсона, ободряя слабых и вливая в них силы для продолжения борьбы. Внимал этим словам и Китай… Нам было заявлено, что тайные договоры и навязанные соглашения никогда не вступят в силу. Мы с нетерпением ждали начала новой эры, но солнце над Китаем так и не поднялось. Украденной оказалась даже колыбель нашей цивилизации».

В воскресный день на площади Тяньаньмэнь в Пекине перед Воротами Небесного Спокойствия собрались более трех тысяч молодых людей, не обращавших никакого внимания на призывы министра образования и начальника городской полиции разойтись по домам. На стихийном митинге студенческий вожак из Пекинского университета Ло Цзялунь зачитал воззвание, в котором говорилось: «Сегодня вместе со всеми соотечественниками мы сурово заявляем: завоевать наши земли можно, а вот отдать — никогда; китайская нация скорее позволит себя уничтожить, но не сдастся». Распаленные гневом собравшиеся требовали объяснений от стоявшего за спиной военачальников министра иностранных дел Цао Жулиня и двух его ближайших сподвижников: посла в Японии Чжан Цзунсяна и Лу Цзунъю. Троица обвинялась в выработке условий ненавистного соглашения.

Толпы студентов двинулись в посольский квартал. Многие несли полотнища с лозунгами: «Долой продажную клику торговцев родиной!» и «Защитим нашу землю!» Над колонной развевались два огромных пятицветных национальных флага и транспаранты с издевательскими надписями, в стиле похоронных:

«Цао Жулинь, Лу Цзунъю, Чжан Цзунсян — смердеть вам в веках!»

«Никогда не высохнут слезы траура в наших глазах».

После того как посольствам США, Великобритании, Италии и Франции были вручены петиции, послышался клич: «Вперед, к дому предателя!» Молодежь ринулась в сторону особняка Цао Жулиня, жившего в переулке неподалеку от министерства иностранных дел, где уже были собраны силы полиции. Когда студентов попытались остановить, пятеро наиболее упрямых вместе с анархистом Куан Хушэном перебрались через стену и, разбив окно, забрались внутрь дома, чтобы открыть двери. В распахнувшиеся массивные створки хлынула толпа. Вспоминал очевидец: «Участвовавших в процессии миролюбиво настроенных юношей как бы подменили… Трем тысячам человек стало тесно в узенькой улочке, они смяли кордоны полиции и ворвались в дом с явной целью превратить его в руины. Цао Жулинь успел бежать, выпрыгнув из окна кухни в соседний переулок, причем серьезно повредил ногу. Ему удалось укрыться в гостинице для иностранцев. Несчастными жертвами студентов стали прятавшийся со своим подчиненным Чжан Цзунсян и японский журналист. На них выплеснулась вся долго сдерживаемая ярость. Каждый считал своим долгом хотя бы раз пнуть Чжана ногой. Его выволокли на улицу и оставили лежать в грязи, изувеченного до неузнаваемости».

Особняк Цао подожгли. В последовавшей сумятице японскому журналисту удалось с помощью полиции дотащить Чжана до ближайшего магазинчика, где его и нашли жаждавшие расправы студенты. Посол опять был зверски избит. Вызванное полицией подкрепление открыло огонь, ранив несколько студентов и арестовав тридцать два человека. По дороге в тюрьму их ободряющими возгласами приветствовали наблюдавшие за происходившим иностранцы и коренные жители Пекина.

«Инцидент 4 мая», как были названы эти события позже, положил начало широкому движению за обновление по всей стране. Мощная волна перемен в политической, культурной и общественной жизни докатилась до самых удаленных уголков Китая, став переломным моментом в новой истории страны.

На территории Хунани указом губернатора провинции запрещалась любая агитационная работа. Однако перед экономическим бойкотом Злобный Чжан оказался бессилен. Принадлежавшие японцам банки испытали на себе настоящую осаду населения, которое отказало в доверии бумажным купюрам и требовало вернуть свои вклады исключительно серебряными слитками. Китайские газеты перестали публиковать японскую рекламу, торговцы не хотели иметь дело с японскими товарами. Вся Чанша была обклеена грубо намалеванными плакатами, весьма красноречиво изображавшими, какое унижение потерпела страна от «европейских карликов». Публично сжигались контрабандные партии японского шелка. И все же Хунань лишь запоздало подхватила инициативу других провинций, где антияпонские выступления начались много раньше и были куда эффективнее. В этом, по-видимому, сыграли свою роль слова губернатора, назвавшего действия населения «национальным позором». И действительно, в столице провинции людское возмущение удавалось как-то сдерживать. Чжан с удовлетворением отмечал, что «по сравнению с другими районами страны у нас еще сохраняется некое подобие порядка».