Мао Цзэдун - [38]

Выход к широкой аудитории предоставил Мао возможность на практике применить сложившиеся в студенческие времена подходы к анализу политических явлений. Уже в первой своей статье он указывал на диалектическую природу отношений между угнетением и реакцией на него, в чем легко угадывались идеи, почерпнутые в «Системе этики» Паульссна. Восприятие истории как непрерывного потока перемен ощущалось и в оценке, которую давал Мао поражению Германии: «Если рассматривать историю в качестве бесконечной череды причин и следствий, то страдания оказываются тесно связанными с радостями. Когда достигают пика страдания одной стороны, то же самое происходит с радостями другой». Вторжение в 1790 году войск Священного союза во Францию несло в себе предпосылки прихода к власти Наполеона, захват Пруссии обусловил неудачу французской армии в 1870 году, а она, в свою очередь, вымостила Германии дорогу к поражению 1918 года. Однако круг на этом не замыкался: жесткость принятых союзниками в Версале условий делала неизбежным следующее столкновение. «Гарантирую, — писал Мао, — что не пройдет и двух десятков лет, как у вас, французов, голова вновь будет раскалываться от боли. Запомните мои слова!»

Мао и многие образованные китайцы восхищались «неодолимой силой» и «сознанием величия», сделавшими немцев самой могущественной нацией Европы того времени. И здесь ощущение истории наделило Мао редким для его соотечественников даром предвидения.

«Мы должны осознать, что Япония и Германия представляют собой двух обхаживающих друг друга собак, кобеля и суку. И хотя до любви дело не доходит, распаляющая обоих похоть не даст им разойтись в стороны. Если милитаристские устремления авторитарного японского правительства не пресечь в корне, если немцы не смогут революционным путем сменить свою власть, если не разделить эту изнывающую от страсти пару, то опасность возрастет стократ».

Эти строки были написаны, когда Мао исполнилось двадцать пять лет.

В начале августа 1919 года Китай вступил в недолгий период спокойствия. Произошли символические перемены в правительстве, прекратились демонстрации и забастовки.

И только в Хунани положение оставалось напряженным. Явившийся в сопровождении охраны на встречу с представителями студенчества губернатор яростно кричал: «Я же запретил вам маршировать по улицам, запретил всякие собрания! Ваше дело — учиться и учить других. В случае непослушания головы полетят с плеч!» Вскоре власти закрыли студенческую ассоциацию, а ее председатель Пэн Хуан был вынужден уехать в Шанхай.

На Мао это не произвело никакого впечатления.

4 августа «Сянцзян пинлунь» опубликовала вызывающую омерзение петицию, написанную самим Мао. В ней автор испрашивал губернаторского разрешения возобновить издание главной провинциальной газеты «Дагунбао»:

«Мы, студенты, уже долгое время переживаем за досточтимого губернатора… Нам и в голову не приходила мысль о том, что газета будет закрыта, а ее редактор арестован лишь за публикацию манифеста противников незаконных выборов, организованных Вашими сторонниками. Искренне надеемся, что Ваша Честь, исходя из интересов дела и выгоды, примет правильное решение и освободит редактора. Жители Хунани навсегда останутся признательны Вашей справедливости и мудрости. В противном случае плохо информированные лица могут заявить, что провинциальное правительство лишило граждан права на свободу слова. Злых языков нам следует опасаться больше стихийного бедствия… При всей своей просвещенности и дальновидности Вы, Ваша Честь, не сможете не согласиться с нами…»

Реакция губернатора была легко предсказуема. Несмотря на заверения Мао в том, что его еженедельник интересуется лишь вопросами науки и общественной жизни, власти конфисковали тираж очередного номера и наложили запрет на последующее издание. Через месяц Мао возглавил другой журнал, «Синь Хунань» («Новая Хунань»), в первом же выпуске которого попытался объяснить свою позицию: «Само собой разумеется, что мы не будем зависеть от того, пойдут ли дела лучше или хуже. Еще меньше интересует нас поведение властей». Спустя четыре недели закрылся и этот журнал.

Его запрет совпал со смертью матери Мао. Прошел еще один месяц, и когда он вновь взял в руки перо, чтобы подготовить материал для все-таки разрешенной губернатором газеты «Дагунбао», мысли Мао были заняты проблемой равноправия женщин:

«Господа, к вам обращаются женщины!.. Мы тоже люди, а ведь нам не позволено даже выходить на улицу из парадного. Бесстыдные и извращенные мужчины превратили нас в свои игрушки. А ведь наша ипостась — целомудрие! Храмы в честь целомудренных женщин можно видеть по всей стране. Где же в таком случае хоть одна пагода в честь целомудренного мужчины? Целыми днями мужчины рассуждают о неких «достойных матерях» и «порядочных женах». Разве это не способ вынудить нас продавать себя первому встречному? Горе, горе нам! Где ты, свобода? Как избавиться нам от демонов, которые крадут свободу наших душ и наших тел?»

В 1919 году такие взгляды разделяла значительная часть китайской молодежи, возмущенной уже давно вошедшим у женщин в привычку бесправием.