Манекен за столом. Роман-антиутопия - [14]

Нас душил смех, весёлый, искристый, и минуту мы смеялись, дёргаясь всем телом, будто от кашля, и беззвучный смех, от которого наливается кровью лицо, прорывался внезапно громким хохотом.

Боб заговорил, с возмущением, что мы помешали ему ловить рыбу, и мы снова захохотали, указывая на него пальцами, повторяя «он… ловил… рыбу!», и я сказал, что надо было наклонить верхушку пальмы и отпустить с ней Боба, и мы с Лагуной стали кататься от нового приступа смеха, а Боб укоризненно смотрел на нас.

Он вдруг заорал, вскочил и топнул ногой. Не прекращая смех, я успел схватить туземца столь тонкой душевной организации за ступню, тот запрыгал по кругу на другой ноге, как циркуль, гневно крича «А-а!», и Лагуна дёрнул его за вторую ногу.

Мы навалились сверху и некоторое время шумно повминали Боба в песок, как тесто, а потом поднялись и, беспрестанно цепляя друг друга, отбегая и догоняя, уворачиваясь, уходили вглубь косы, и солнце светило у нас прямо над головой, и наши загорелые тела не оставляли почти никакой тени.

Мы вошли в лес. Я прошёл по толстому стволу упавшего дерева и спрыгнул на узкую тропинку, вправо и влево по которую переплетались густые заросли.

Заросли простирались и высоко вверх, туда, где было солнце, и где возилась, щебетала, свистела многочисленная живность, умеющая ползать и летать.

А здесь, внизу, было сумрачно и тихо. Под ногами мягко пружинил толстый сырой ковёр из многолетних прогнивших остатков растительности. Повсюду, как в подводном царстве, свисало множество лиан, толстых и тонких.

Они висели над тропинкой, перед носом, проволакивались по лицу, цеплялись, заплетались, и я жалел, что не захватил мачете.

Солнце не пробивалось сквозь густую листву даже на малую часть.

Высоко над головой попадались треугольники в листве, сквозь которые было видно даже не небо, а просто светлые отрезки, и никак не верилось, что где-то сейчас наступает неистовая жара, палящий зной.

— Ох, — сказал Лагуна, останавливаясь. — Совсем забыл. Я должен быть к обеду.

— А в чём дело? — спросил я.

— Я с братом еду, — сказал Лагуна. — В столицу.

— С братом?

— Да, — сказал Лагуна. — Сам понимаешь. А ты там жил в детстве?

— Когда это было, — сказал я. — Давай хоть поедим.

— Давай поедим, — согласился Лагуна.

— А ты успеешь приехать?

— Когда? — не понял Лагуна.

— К вечеру.

Лагуна задумался.

— Ладно, — сказал я. — Идём, подождём Боба. Должен же он принести свой рекордный улов.

У большого дупла сидели чемпионы. Они смотрели, как мы выходим из зарослей на вытоптанную поляну. Мы остановились. Прошла напряжённая минута, и крупный одутловатый парень сказал:

— Привет…

Мы едва заметно кивнули, не сводя с него глаз. Это был Чехол. У него самая многочисленная компания на побережье.

— У вас здесь обмен? — спросил Лагуна.

Все сидели в ожидании. Здесь были хилые ребята, и лица у них были вялые.

— Ты догадливый человек, Лагуна, — сказал Чехол важно. — Я рад за тебя.

Лагуна хмыкнул. Он покосился на меня. Я смотрел вдаль. Я не переваривал Чехла. А недавно мне посчастливилось и подискутировать с ним. Посчастливилось — потому что с Чехлом не было его отличников. Я сильно помял его, потому что спорил хорошо, и мне удалось сбить его и оглушить, и Чехол уже давно поправился, но с расплатой не торопился.

Лагуна очень этому удивлялся, тоже желая принять участие в дебатах, но я знал, что Чехол боится меня, боится инстинктивно. Он не знал, что я за человек.

— А вы что здесь делаете? — спросил Чехол.

— Дышим воздухом, — сказал Лагуна. — Идиот.

Я улыбнулся про себя. Я отыскал в дупле котелок, мы повернулись и нос к носу столкнулись с Бобом и Коркой. Боб был со связкой рыбы, а Корка был без ничего, он стоял просто так, очень потерянный, и взгляд его блуждал.

Так ему и надо, уникуму, подумал я. Славы захотел, тайны. Теперь они от него не отцепятся.

Я не любил Корку, своего соседа. Он был такой кругленький, со светлыми кудряшками, голубыми ангельскими глазами, и очень восторженный, мальчик с затянувшимся детством.

Я ничего ему не сказал, только обошёл, и Лагуна следом, и Боб с рыбой за нами.

— Что это с ним? — спросил я у Боба.

— Ничего.

— Может, поможем? — спросил я Лагуну.

— Пусть сам выпутывается.

Видимо, он опять вспомнил про свою поездку, и, пока готовили уху, он всё поглядывал на солнце, застывшее в зените.

Мы распрощались с Бобом, сытым, сонным. Он залёг в тень, надвинул шляпу с широкими полями на глаза и уснул. Боб собирался стать детективом.

На улице всё раскалилось и дышало жаром, а тонкий слой белой пыли на дороге стал ещё бесцветней.

Всё становилось в такую жару бесцветным: и небо, и деревья, и машины, и люди, которых не было видно.

На пути я встретил Мимику, девушку, работавшую в обсерватории. Мимика издали заулыбалась. Она была славной девушкой.

— Ой, здравствуй, Пик! — сказала она.

В руке она держала портфель.

— Привет, Мимика, — сказал я. — Как тебе не жарко?

— Очень даже жарко! — воскликнула Мимика. — Ты куда?

— К себе, — сказал я. — А ты?

— На станцию, естественно. Лагуну не видел?

— Он уехал в столицу.

— В самом деле? А когда приедет?

— Я его жду.

Мимика на миг опустила глаза, словно хотела что-то сказать, но сдержалась.