Мальчишки - [7]

Ленка достает из ящика старые желтые письма, медаль с дыркой и погоны и сидит над ними, маленькая, с острыми косичками, перекладывает письма, сдувает с них пыль и не смеется.

Она не читает письма.

Она их знает наизусть.

Она просто держит их в руках.

Если б был отец, они бы сейчас пили чай с пряниками, и Ленка бы смеялась, и мама сидела за столом, и папиросами в доме пахло.

Отец любил петь. Закидывал большую голову, светлел лицом и пел громко, свободно и красиво. Он был высокий и черный.

Ленка помнит, как они сидели на диване и грызли сухари, а в комнате было темно и вовсе не страшно. Потом отец чинил пробки, а Ленка держала свечу, и с нее капал стеарин чистыми горячими каплями.

Утром в воскресенье они ездили на тряском трамвае в зоопарк, и отец ей показал оленя.

И все.

А потом… потом были письма, медаль с дыркой и погоны.

На вешалке висит отцовское пальто, старенькое, мятое, с глубокими карманами и длинными рукавами. От него слабо пахнет нафталином и отцом… Старое пальто. И медаль тусклая, и на ней танк.

Ленка прячет письма и опять подходит к окну, вглядывается в темноту, вслушивается. Вдруг вздрагивает и летит к двери.

— Мама! — кричит Ленка, окунается в холодный мех шубы, вдыхает запах мороза. — А я все сидела и ждала. От тебя зимой пахнет.

Раздевается мать. От растаявшего снега в волосах искры и на шубе мелкие капли.

— Будем чай пить, Ленок?

— Будем, мама. Я вскипятила.

Ленка звякает блюдцами, перезванивает ложками, и от этого легкого шума в комнате становится весело, тепло и уютно.

— Мама, ты мне расскажешь чего-нибудь про папу?

— Я же тебе все пересказала.

— Я хочу еще. Я сказку придумала про старое пальто. Я тебе тоже расскажу, мама.

У матери светлые узкие глаза, словно она всегда щурится, словно всегда собирается заплакать.

Ленка ест варенье, густо намазывая им хлеб, — ест старательно, отхлебывая чай с блюдца, и вся светится, как капелька варенья на стекле, поглядывает на мать.

— Рассказывай. Как ты нашла папу? Он был небритый, колючий. И пальто носил то, старое. Вы с ним долго по улицам ходили.

— И шел дождь… Видишь, ты же все помнишь.

— А потом вы ели мороженое в золотой бумаге, и тебе стало холодно… Мама, а правда войны больше не будет?

— Правда, Лена.

— А то плохо, если война.

Задумывается Ленка, покусывает косичку.

— Мы с тобой всегда вот так будем пить чай вечером и говорить о папе. А вдруг он возьмет и придет. Вдруг все неправда?

— Не надо, Леночка. Ты уже большая. Правда. Все правда. Папа больше не придет.

— А вдруг… все ведь бывает. Только ждать надо. Он хороший был, наш папа?

— Хороший.

— Хорошо, когда есть папа, — вздыхает Ленка.

Она забирается на постель, расплетает косички, и глаза ее уже наполнены сном и смотрят тихо и мечтательно.

— Я сказку про старое пальто сочинила. Висит оно на вешалке. Уже долго висит. Два года. И ему скучно без папы. И когда все спят, оно снимается с гвоздя и ходит по комнате. Рукава по полу. А как посветлеет в окнах, оно опять вспрыгивает на гвоздь ждать папу.

Ленка говорит, растягивая слова, точно сама себя баюкает, точно хочет поскорее заснуть, чтоб старое отцовское пальто начало ходить по комнате.

— Теперь ты мне расскажи сказку. Про то, как снег идет, и про оленя.

Засыпает Ленка и видит сон: кругом снегу много, проваливается она в большие сугробы, а ей совсем не холодно, и она — вся пушистая от снега, как снегурочка на школьной елке, и над ней стоит олень, качает рогами, совсем такой же, как в зоопарке.

Ослепительно на снегу. Ленка размахивает портфелем, ловит губами падающий снег, улыбается. До школы два квартала. Мать держит ее за руку. Пушистые у нее варежки и шуба теплая, серебристая. Давит ботинками снег, где шагнет — там узкий след, как рыбка. Ленка считает следы, загибает в варежке пальцы.

У школы останавливаются.

— Иди, Ленок.

— Ты, мама, долго работать будешь?

— Как всегда. Не студись на улице.

— Ладно, мама.

Подпрыгнула Ленка, подбросила портфель, взбежала на ступеньку. Вдруг — хлоп! — снежок по макушке, больно, обидно. Обернулась быстро — Любка с соседнего двора приплясывает, бант красный в косе.

— Метко. Прямо по шапке попала. А ну, попробуй подойди. Я тебя еще угощу.

Опять летит в Ленку снежок, круглый, крепкий, — и снова Любка приплясывает. Кинула Ленка портфель в снег, глотнула воздуху и ну мчать на Любку; поскальзывается, губы сжала. Догнала. Вцепилась в Любкин воротник, выдохнула:

— Ты чего задираешься?

— Папе скажу. Вон идет. Он тебе даст. Отпусти, говорю.

— Я тоже скажу, — горячится Ленка. — Мой папа тоже сейчас придет.

— Твой?

— Мой.

— А вот и врешь, — нехорошо смеется Любка, и зубы у нее редкие, острые. Дышит паром в лицо Ленке и смеется: — Нету у тебя отца. А мой вон. Он тебе даст. Отпусти лучше.

Падает Любка в сугроб.

— Ты чего это… Я же просто…

— Ешь снег! — кричит Ленка. — Ешь, а то сама накормлю.

И когда Любка, морщась, глотает с мокрой рукавицы снег, Ленка отступает в сторону, отряхивается и, не оглядываясь, бежит к портфелю.

— Я тебе отплачу, — визжит вслед Любка, — ты у меня сосульки со всей улицы поешь. Мальчишек подговорю. Кольку.

Но Ленка будто и не слышит, ныряет в подъезд, хлопает тяжелой дверью, оббивает валенки о порог, обметает от снега.