Мальчишки - [13]

Заходят навстречу друг к другу и гребут снег, поначалу легонько, приноравливаясь, потом тяжелее налегая на лопаты. Загребается снег в свежие рыхлые сугробы.

Горячеют губы. Иней ложится на волосы, ресницы, платки.

Выбегают в проулок машины, сонные, с непротертыми стеклами. Приминают снег, отфыркиваются, намыливая колеса белой пеной, и дальше бегут, ровнее дыша, по гладкому следу.

— Отдохнем, мама…

Стоят, опершись на лопаты, спокойно глядя в улицу. На чистом снегу и лица чище.

2

Был отец у Верки, кряжистый, веселый.

Придет с работы, скинет замасленную рубаху, по коленям погладит, языком прищелкнет:

— Станцуем, доченька…

И так светло становится в доме, бойко по окошкам занавески раздувает ветер, влетает кубарем посередь избы затевать невидимую пляску. Отец присядет на короткие ноги, улыбнется, раскинет руки, будто обнимать кого собрался, и поплывет тяжелый, волосы ко лбу, глаза поблескивают. А Верка вкруг него ходит на цыпочках, легкая, вся из воздуха, горит пол под ногами, вытягивается Верка вверх, жмурится, пьянеет, клонится как травинка к косматой голове отца — вот-вот переломится в поясе. А он знай выделывает колена, задыхаясь.

Потом с маху усядутся рядышком на пол, обнимет отец Верку большими руками, лицом в грудь его уткнется дочь и тихо рассмеется. А сердце отца колотится прямо в щеку, и от рук его пахнет машинным маслом.

— Отдам я тебя на балерину учиться. Ох, хочу я тебя балериной видеть. Чего ж не отдать? В концертах плясать будешь. Вся земля тебя глядеть будет… Ноги вот только длинноваты. Ну да это ничего вроде. К лучшему…

И вдруг поднимается с пола, вытирает ладони о штаны и садится к столу ужинать.

А Верка словно к небу поднялась.

Выбежит на улицу — и ну лететь по ветру за деревню, где свету и простора больше и глаз чужих нету вовсе. И пойдет мелким птичьим шагом по теплой траве, забьется, как волна ночью, неслышно, платьице раскидывая, потом упадет лицом в траву, вдыхая запах земли, затихнет. Перевернется на спину, глядит, щурясь, в далекое небо. Облака идут высокие, легкие. Синь стелется безудержная, глыбкая. «Вправду отец сказал, балериной буду. Вправду…» — думает Верка. Разглядывает свои длинные тонкие ноги, поглаживает ладошками.

«Вся земля меня смотреть будет…»

Вскочит, дико глянет — и ну дальше по цветам к Волге.

Для большой мечты мира мало.

Для большой мечты света много надо.

Назад возвращается потихоньку. Метет ногами пыль.

— Глянь, журавль идет. Эй, жу-ра-а-авль… — кричат мальчишки длинноногой Верке. Посвистывают и кричат. Покажет им язык Верка, засмеется звонко, хорошо, встряхнет головой:

— Чирки вы. Сопли наружу.

И примется бежать по горячей пыльной дороге.

А мальчишки заулюлюкают, надуются воинственно и примолкнут.

Умчится Верка в лес, в глубокие чащи с птичьим писком, вздохами, пересвистами, слушает, как ветер бежит по листьям неведомо куда, шуршащий, теплый. Хрустнет ветка под ногой, и сразу будто зашумит, зашепчется лес, уронит птиц с веток, аукнет далеко, и уже нет заколдованной тишины.

Задохнется Верка от необъяснимой жути и светлой радости, выбежит на поляну, осмотрится, и опять начнется танец. Точно переломятся руки Верки, закинется голова назад, волосы вспыхнут солнечным светом, и чудится Верке, что из кустов звери на нее глядят завороженные, незлые — весь лес глядит и поскрипывает соснами, и покачивает на тонких ветках птиц.

Притихнув, усядется на замшелый пень, переведет дух, крикнет в лес:

— Эээ… эй! — И чутким ухом ловит далекое круглое эхо.

Однажды в воскресный день взял отец Верку за руку и повел на станцию. Сели они в зеленый вагон и поехали в город смотреть «спектакль», как сказал отец.

Спектакль… От этого яркого слова першило в горле, и в груди точно солнце было. И тесно стягивало платье в поясу, и ботинки хрустели, как сахар.

Когда в зале погас свет и красным блестящим огнем вспыхнул занавес и пополз медленно вверх, — открылось чудо. Верка не слышала ни музыки, — никого не слышала. Ей не хватало воздуху. Она вся была глазами, жадными, вбирающими волшебный мир сказки. Она даже не поняла, о чем рассказывала сказка. Она плакала. Она тоже была там, где так красиво умирал лебедь.

Ей казалось, что лебедь умирал, и было почему-то жалко себя.

А когда зажегся ослепительный свет, отец сказал:

— Вот дуреха… Чего ревешь-то? Куда же мы с эдакими глазами…

— Лебедь умер?

— Нет.

— Умер…

И Верка опять заплакала.

Вечером у изгороди, вытянув босые ноги, Верка рассказывала Розе с Анкой о лебеде и о городе.

Первая звезда вышла на небо, случайная и бледная.

Анка, не моргая, выпятив губы, слушала и часто проводила рукой по волосам, приглаживая слюнями мелкие кудряшки. Ей хотелось быть большой и красивой и тоже поехать в город, в «спектакль», и рассказывать, как Верка, длинно и со словами особенными, как во всех сказках.

Роза ковыряла в земле палочкой и пускала слюни. Говорить она еще не умела.

Отец утонул в прошлом году.

Осыпался под ногами песок у Верки. Волга текла величественная и гладкая. Бежала Верка сколько было сил. Прямо у воды вверх корнями торчал пень. На нем висели брюки отца, и с них капала вода. А рядом в песок зарылись ботинки с кривыми высохшими носами.