Мальчик без шпаги - [11]

В конце книги был напечатан рассказ «Видение матроса Силаева». От прочитанного у Тимофея перехватило дух, и он даже не заметил, что плачет.

«В первую же ночь после причастия, — рассказывает матрос Силаев, — видел я страшный сон. Вышел я на огромную поляну, которой конца-краю нет: сверху, ярче солнечного, льется свет, на который нет мочи взглянуть, но этот свет не доходит до земли, и она как будто вся окутана не то туманом, не то дымом. Вдруг в небесах раздалось пение, да такое стройное, умилительное: "Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!" Несколько раз повторилось оно, и вот вся поляна заполнилась людьми в каких-то особых одеяниях. Впереди всех был наш государь-мученик в царской порфире и короне, держа в руках чашу, до краев наполненную кровью. Справа рядом с ним — прекрасный отрок, наследник цесаревич, в мундирчике, тоже с чашей крови в руках, а сзади них, на коленях — вся умученная царская семья в белых одеждах, и у всех в руках — по чаше крови. Впереди государя и наследника на коленях, воздев руки к небесному сиянию, стоит и горячо молится отец Иоанн Кронштадтский, обращаясь к Господу Богу, словно к существу живому, словно он видит Его, за Россию, погрязшую в нечисти. От этой молитвы меня в пот бросило: "Владыко Всесвятый, виждь кровь сию невинную, услыши стенания верных чад Твоих, иже не погубиша таланта Твоего, и сотвори по великому милосердию Твоему ныне павшему избранному народу Твоему! Не лиши его Твоего святого избранничества, но восстави ему разум спасения, похищенный у него по простоте его мудрыми века сего, да поднявшись из глубины падения и на крылах духовных воспаряя в горняя, прославят во вселенной имя Твое пресвятое. Верные мученики молят Тя, принося Тебе в жертву кровь свою. Прими её в очищение беззаконий вольных и невольных народа Твоего, прости и помилуй". После этого Государь поднимает чашу с кровью и говорит: "Владыко, Царю царствующих и Господь господствующих! Приими кровь мою и моей семьи во очищение всех вольных и невольных прегрешений народа моего, Тобою мне вверенного, и возведи его из глубины падения нынешнего. Всем правосудие Твое, но и безграничную милость благоутробия Твоего. Вся прости и милостивно помилуй, и спаси Россию". За ним, простирая вверх свою чашу, детским голосом заговорил чистый отрок царевич: "Боже, воззри на погибающий народ Твой, и простри ему руку избавления. Боже всемилостивый, приими и мою чистую кровь во спасение невинных детей, на земле нашей развращаемых и гибнущих, и слезы мои за них прими". И зарыдал мальчик, расплескивая свою кровь из чаши на землю».

Тимофей очнулся от чтения лишь тогда, когда буквы стали расплываться и по щекам покатились крупные солёные капли. Это о нём, о Тимофее, молит Бога убитый царевич. Вот он стоит на картинке со страшной чашей в руках! В военном мундире, как простой солдат. И глаза его, обращенные вверх, полны слёз.

Тимофей не успел вытереть мокрые щеки, как дверь в комнату открыл отец и замер на пороге.

— Ты чего плачешь, Тимош?

— Я не знаю, пап, — он и правда не знал, отчего плачет. Какое-то новое, незнакомое чувство боли и сострадания давило в груди так, что слёзы текли сами.

— Пойдём ужинать, — позвал отец и добавил, будто самому себе, — совсем у парня нервы никуда...

Ночью Тимофей не слышал, как мать на цыпочках крадется на кухню, чтобы приложится к спрятанной в шкафу бутылке, как отец выходит покурить в туалет, как февральский ветер стонет в кедровом бору и тоскливо поскрипывает от ветра дверь в подъезде. Он крепко и быстро уснул, точно провалился в тёмную и мягкую яму, но посреди ночи вдруг резко проснулся от странного чувства присутствия кого-то постороннего в комнате. Тима сел на кровати, потирая кулаками глаза. А едва он разодрал веки, сразу увидел в падающей из окна полосе лунного света мальчика в военном мундире. «Царевич», — мелькнуло в голове. Да, это точно был он — такой же, как нарисованный на картинке: с чашей, похожей на спортивный кубок, в руках. Он внимательно и с интересом смотрел на Тимофея, но ничего не говорил. И Тимофей зачарованно молчал, хотя в голове его кружились тысячи вопросов, но все они сливались в один, который невозможно было задать.

И вдруг царевич протянул руку ладонью вверх. В лунном свете Тимофей сразу увидел знакомую пуговицу, и душа его испуганно вскрикнула. Только сейчас он заметил, что на мундире мальчика не было ни единой пуговицы.

— Я должен отдать пуговицу, — то ли сказал, то ли спросил, то ли подумал Тимофей.

Царевич же отрицательно покачал головой и, показалось, слегка улыбнулся.

— Ты отдаёшь её мне? — спросил Тимофей, ведь царевич сам протягивал её на ладони!

Тимофей несмело подошёл к царевичу Алексею и протянул навстречу свою руку. Осторожно принимая пуговицу, он почувствовал, что пальцы его свободно проходят сквозь кисть наследника. Но пуговицу в своей руке ощутил, как настоящую. Вспомнились слова батюшки, что пуговицу можно только дарить. Выходит, Тимофею, её подарил сам царевич?! Только на миг Тимофей сосредоточил внимание на пуговице: она не была такой потертой, как та, что он держал в руках сегодня днём; двуглавый орёл гордо сиял в лунном свете. А когда Тима поднял глаза — царевича уже не было. Даже лунный свет исчез, а, может, и не лунный он был? В комнате стало темно и прохладно, и Тимофей попятился к кровати, зажав в руке царский подарок.