Макамы - [58]
Кади сказал ей:
— Ну, говорунья, доведись тебе в споре состязаться с самой Хансой[322], поле битвы осталось бы за тобой. Прославленная онемела бы от изумленья и отказалась бы от словопренья. Но если супруг твой не лгал, говоря, что беден и нищ, — ты коришь его зря, ибо заботы желудка пустого отвлекают его от дела святого.
Женщина молча исподлобья глядела и, как видно, спор продолжать не хотела. Мы подумали: уж не мучится ли она стыдом, что так опозорила свой собственный дом? Тут шейх промолвил, к жене обратись:
— Ты все рассказала, не таясь? Горе тебе, если что-нибудь скрыла или истину исказила!
Жена воскликнула:
— Коль пришли мы на суд, чего же скрывать? Разве осталась у нас хоть на единой тайне печать?! Увы, правдивым был наш рассказ, но позорна правда для нас. Уж лучше нам было бы онеметь, чем такое бесчестье терпеть.
Она завернулась в рваное покрывало, сделав вид, будто слезы горькие проливала и от унижения тяжко страдала. Горести бедных супругов тронули сердце судьи, он от души сокрушался и сетовал на жестокость судьбы. Две тысячи дирхемов он им пожаловал щедрой рукой и произнес:
— Идите, насытьте желудок пустой. Причину размолвок искорените и отныне в любви и согласье живите.
Восславив судью за мудрость решения и щедрость вознаграждения, вышли они за порог и пустились скорей наутек. Когда же скрылись они в отдалении, кади не мог сдержать восхищения — стал хвалить их ум и умение и узнать пожелал их происхождение. И сказал его старший помощник, случившийся тут:
— Этот шейх — Абу Зейд ас-Серуджи, прославленный плут, с ним его верная подружка, а спор их — не более как ловушка. Серуджиец ловко сети обмана плетет, в искусстве своем плута любого он превзойдет.
Разгневался кади, узнав, что стал он жертвой обмана, на помощника, раскрывшего тайну, набросился рьяно и приказал:
— Живее следом за ними иди, старика и красотку назад приведи!
Помощник быстро с места вскочил, грозный вид на себя напустил и помчался вдогонку за беглецами, но вскоре вернулся, разводя в огорченье руками. Кади сказал нетерпеливо:
— Говори скорей, что тебе удалось разузнать, только не вздумай от меня ничего скрывать.
Помощник ответил:
— Обегал я все улицы и переулки, обшарил все закоулки, наконец у городских ворот их настиг — собираясь город покинуть, верблюда седлал старик. Я стал убеждать его сюда вернуться скорее, уверял, что он об этом не пожалеет, но старик не поддался на уговоры и продолжал свои сборы, сказав: «Тот разумен, кто вовремя уйдет. Береженого Аллах бережет!»
А жена настаивала: «Надо рискнуть и назад к судье повернуть. Знай, что трус потом всегда с досады кусает ус». Старик же решил, что глупость ее беспробудна, а смелость ее — безрассудна, ухватил покрепче жену за подол и ей такие стихи прочел:
Потом он сказал мне:
— Порученное ты старался исполнить честно, но видишь — настаивать неуместно. Так что ты восвояси ступай, а тому, кто послал тебя, такие стихи передай:
Кади промолвил:
— Да накажет его Аллах, сколь он искусен в обмане и остроумен в речах!
Потом, вручив помощнику два плаща шерстяных и кошель, полный монет золотых, он сказал:
— Беги со всех ног, не сворачивая с пути, они не могли далеко уйти. Пусть они без стеснения примут мое поднесение. Поэты всегда меня восхищают и сердце мое похищают!
И заключил аль-Харис ибн Хаммам:
— И больше нигде в целом свете чуда я такого не встретил и от тех, кто всюду бывал, ничего подобного не слыхал.
Перевод В. Кирпиченко
Алеппская макама
(сорок шестая)
Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:
— Неотступной страсти следуя слепо, потянулся я в город Алеппо[324]. В то далекое время плечи мои еще не давило зрелости бремя, не было у меня ни имущества, ни детей и я не затягивал исполненье своих затей. Коль на сердце легко, дорога недолго длится: я в Алеппо летел как птица. В этом городе сладостном я поселился и весенним пастбищем его насладился. Дни проводил я в делах, что от страстей исцеляют и желания утоляют. Наконец я познал удовлетворение и ворон разлуки прокаркал мне удаление. Тут же сердце мое неустанное и любопытство мое постоянное подсказали мне в Химс[325] отправиться, летние месяцы там провести, если мне город понравится, и его жителей заодно испытать: так ли они глупы, как мне приходилось слыхать. Поспешил я туда — быстро, как падающая звезда. Разбил я в Химсе свою палатку и день за днем вдыхал его воздух сладкий.
И вот однажды увидел я старика: ноша лет за спиной его нелегка, весна и лето давно позади, а стужа зимняя — впереди. Десять мальчиков тут же сидели, с благоговением на старца глядели. Я понял, что мне представился случай подойти и узнать, чему здесь ученые учат. На мое приветствие старец ответил любезно — видно, мое внимание ему показалось лестным. Сел я рядом, чтобы испробовать, какие плоды приносят его слова, и добраться до сердцевины глупости, которой полна его голова. А он на старшего мальчика палочкой указал и строго ему приказал:
