Людовик XIV и его век. Часть вторая - [21]

Жарзе оставил сражение, когда оно было в самом разгаре; он был ранен пулей, которая прошила ему руку возле локтя, затронув кость, и это причиняло ему сильную боль. Принцесса повезла его вместе с собой в ратушу, разъяснив ему, что обращаться следует не к герцогу Орлеанскому, а к парижскому губернатору, к которому у нее есть письмо; Жарзе последовал за ней.

Улицы были заполнены толпами людей; почти все горожане имели при себе оружие, и, поскольку они узнавали мадемуазель де Монпансье, а ее подвиг в Орлеане, наделавший столько шума, еще не был забыт, ее встречали криками:

— Мы с вами, принцесса, мы с вами! Только прикажите, и мы все исполним!

Принцесса ласково благодарила горожан и выражала им свою признательность, объясняя им, что она едет теперь в ратушу посоветоваться с губернатором Парижа, и прося их сохранять подобную готовность и впредь. И в самом деле, если бы мадемуазель де Монпансье отказали в том, о чем она намеревалась просить, то народ, столь расположенный к ней, стал бы ее последней надеждой.

Наконец, они подъехали к ратуше: маршал де Л’Опиталь, губернатор Парижа, и советник Лефевр, купеческий старшина, вышли на крыльцо встречать принцессу, принося ей извинения, что встречают ее здесь, а не раньше, но их не предупредили о ее приезде заблаговременно; мадемуазель де Монпансье поблагодарила их, сказав им, что герцог Орлеанский, будучи болен, вместо себя послал ее, и попросила их последовать за ней в зал заседаний, что они тотчас и сделали. Там г-н де Роган предъявил им письмо его королевского высочества, и письмо это зачитал секретарь. Оно предоставляло мадемуазель де Монпансье все полномочия.

— Итак, чего же желает его королевское высочество? — спросили члены собрания, когда чтение было закончено.

— У него есть три требования, — твердым голосом произнесла мадемуазель де Монпансье. — Во-первых, во всех кварталах города жители должны взяться за оружие.

— Это уже сделано, — промолвил маршал де Л’Опиталь.

— Во-вторых, отрядить из городского ополчения две тысячи человек и послать их на помощь принцу де Конде.

— Это крайне затруднительно, — ответил маршал, — ибо ополченцев, в отличие от солдат регулярного войска, отрядить невозможно; но будьте спокойны, господину принцу пошлют две тысячи человек, находящихся под командованием его королевского высочества.

— И, наконец, в-третьих, — сказала мадемуазель де Монпансье, сохранив это требование напоследок, как самое важное, — пропустить войска от ворот Сент-Оноре до ворот Сен-Дени или Сент-Антуан.

Это требование, как и предполагала принцесса, было самым серьезным из всех трех; и потому, услышав его, маршал де Л’Опиталь, купеческий старшина и городские советники переглянулись, но ничего не ответили; однако мадемуазель де Монпансье, понимая положение, в котором оказался принц де Конде, продолжавший все это время сражаться с превосходящими силами неприятеля, снова бросилась в атаку.

— Мне кажется, господа, — начала она, — что вам тут нечего обсуждать. Его королевское высочество всегда настолько хорошо относился к городу Парижу, что будет справедливо, если в этих обстоятельствах, когда речь идет о его спасении и спасении принца де Конде, ему выкажут некоторую признательность за все то, что он сделал; кроме того, господа, вам следует отчетливо понимать, что кардинал возвращается с самыми злыми намерениями и если господин принц потерпит поражение, то не будет пощады ни тем, кто изгнал министра и назначил цену за его голову, ни самому Парижу, который, без сомнения, будет предан огню и мечу. Нам следует избежать этой беды, и самую великую услугу, какую мы можем оказать королю, это сохранить ему прекраснейший город его королевства, который является его столицей и всегда готов служить ему с величайшей преданностью.

— Но, подумайте сами, ваше высочество, — возразил маршал де Л’Опиталь, — ведь если бы ваши войска не подошли к столице, то и королевские войска не явились бы сюда!

— Я думаю, сударь, — ответила принцесса, — что в то время, как мы здесь попусту тратим время, споря о вещах бесполезных, господин принц подвергается смертельной опасности в предместьях города, и, если он погибнет из-за того, что ему не оказали помощь, это станет для Парижа неизбывным горем и вечным стыдом! Вы можете ему помочь, господа, так сделайте же это как можно скорее!

Речь принцессы произвела впечатление. Все члены собрания встали и удалились для совещания в отдельную комнату в конце зала. Тем временем принцесса молилась, встав на колени у окна, выходившего на церковь Святого Духа.

Совещание оказалось долгим, и мадемуазель де Монпансье пребывала в страшном нетерпении; наконец советники возвратились, и маршал де Л’Опиталь сообщил принцессе, что он и господа советники готовы отдать все приказы, о которых она просила.

Она тотчас же послала Жарзе сообщить принцу де Конде, что его войска могут вступить в город, тогда как, дабы не терять времени, маркиз де Ла Буле отправился открывать ворота Сент-Оноре войскам, пришедшим из Пуасси.

Между тем сражение шло в предместьях города, и шум канонады глухо доносился до Парижа; мадемуазель де Монпансье пожелала поехать туда, откуда шел этот шум, и самой увидеть, в каком состоянии находятся дела. Она вышла из ратуши, намереваясь направиться к воротам Сент-Антуан. Гревская площадь была заполнена людьми, кричавшими, что принца де Конде предали, что их защитника оставили на произвол судьбы. Какой-то человек подошел к мадемуазель де Монпансье и, указывая пальцем на маршала де Л’Опиталя, который, чтобы оказать ей честь, проводил ее до нижней ступени крыльца, произнес: