Люди земли Русской. Статьи о русской истории - [178]

Широко известного в прошлом и даже окутанного некоторым романтическим ореолом типа «вечного студента» больше не существует. Не существует также «белоподкладочников» и «маменькиных сынков», но, одновременно с этим, исчез и долгогривый студиозус, занятый решением «мировых вопросов», а не прохождением программы своего факультета.

Современное подсоветское русское студенчество различно по своему культурному уровню, как было различно и в дореволюционную эпоху. И тогда московский студент, безусловно, стоял культурно выше казанского или иркутского. Первый пользовался лекциями лучших профессоров, светил науки, воспитывался в Императорских и Московском Художественном театрах, пользовался книгами огромной Румянцевской библиотеки. Ничего этого не было, конечно, у провинциального студента. Так и теперь.

Стремится ли к науке советская молодежь? Безусловно, стремится. К этому толкает ее и неизживаемая в юности жажда знаний и… голод. И студент, и ученик средней школы знает и беспрерывно видит, какой тяжелой обузой ложится его учение на семью. Он знает, что каждый потерянный им год учения – семейная катастрофа, и он учится порою буквально из последних сил. В вечерней школе, где я преподавал, нередко я видел учеников, засыпавших на уроках. Этого нельзя было ставить в вину ни им, ни мне: они начинали работать с шести-семи утра – кто по дому, кто в очередях, кто на производстве.

Сообщу еще несколько цифр. В 1948 г. в высшей советской школе числилось 80 тысяч преподавателей и проходило подготовку к ученому званию 13.000 аспирантов. В том же году в Академии Наук числилось 436 академиков и членов-корреспондентов, работало же в ее институтах 4350 научных сотрудников и 1050 аспирантов.

Да, в современной России нет и не может быть ученых масштаба Менделеева, Сеченова, Ключевского. Для столь высокого уровня научной мысли необходима ее свободное развитие. Но ведь не одни же

Менделеевы и Ключевские заполняли кафедры дореволюционных университетов. Они были блестящими звездами, блиставшими на небосклоне науки. Но огромную повседневную черновую работу по обучению и воспитанию студенчества вела рядовая профессура, от которой современная подсоветская профессура мало чем отличается по качеству, но значительно превосходит прошлое количественно.

Подтвердим сказанное практическим жизненным примером. Было бы бессмысленно отрицать огромный рост советской индустрии, а раз так, то надо допустить и то, что кто-то руководит этими огромными заводами, кто-то преподает в массе школ, кто-то лечит в сотнях тысяч амбулаторий и больниц… Кто? Ответ может быть только один: современная русская подсоветская интеллигенция, большинство которой дали современные же подсоветские русские (преподавание в вузах всего Союза ведется только на русском языке) учебные заведения. Времена «михрюток» прошли. Кончился и период «рабфаков», наборов в вузы «от станка», «комплексных систем» и прочей чуши. С 1934 г. советская средняя и высшая школа вступила на путь постепенной нормализации и при помощи жесточайшей учебной дисциплины готовит, быть может, не широкого по своему умственному кругозору, но дельного, работоспособного, усидчивого и дисциплинированного русского интеллигента.

* * *

Произведем простой опыт. Спросим рядового американского или европейского интеллигента о географии России. В большинстве случаев он ответит чушь. В Европе, по крайней мере, я наблюдал это не раз. Потом спросим точно так же рядового русского интеллигента из числа новых эмигрантов о географии Америки или Европы. В большинстве случаев он ответит в общих чертах правильно, если он окончил десятилетку.

Я внимательно слежу за заметками о различных анкетах института Галлупа и подчас поражаюсь результатам его анкет, обнаруживающих крайнее невежество опрашиваемых. Так, например, при одном из его опросов, 60 % ответивших не знало, что такое Формоза.

Но, вероятно, эти корреспонденты института Галлупа великолепно выполняют работу по своей специальности. Замыкание в узкий круг специальных знаний и навыков – характерная черта мышления нашей эпохи. Советский интеллигент не является исключением из этого закона. Он, безусловно, уже по кругозору своей мысли, чем был «всесветный и всеобъемлющий» интеллигент предреволюционной эпохи. Не берусь решать, является ли это положительным или отрицательным качеством, но факт остается фактом, и с ним приходится считаться.

Советская политическая пропаганда, давящая на современного русского человека буквально со всех сторон, конечно, сужает его кругозор и направляет его мышление по определенному руслу. Но не то же ли самое делает в свободных странах «пропаганда доллара», замыкающая мышление интеллигента так же в узких рамках своего бытового благополучия? Близорукий эгоизм, отсутствие представлений о высших, над-материальных ценностях, политическая беспринципность и ряд других явлений, наблюдаемых нами в свободных государствах, – разве это не показатели катастрофического снижения культуры? То же самое мы наблюдаем и в СССР. В большей или меньшей степени – решить трудно, но там есть достаточное оправдание для этого снижения – тяжелые жизненные условия, порожденные тираническим режимом, неизвестные Западу. Позволю сделать себе вывод отсюда. Мы имеем право надеяться на расширение кругозора культуры в русской, подсоветской среде при возможном повышении уровня ее материальной жизни, но на Западе надеяться, пожалуй, не на что…