Люди земли Русской. Статьи о русской истории - [179]

Большинство сторонников «теории кроликов и морлоков» обвиняют современную русскую интеллигенцию в отсутствии критической мысли… Некоторые показатели, как, например, характер задавленной ждановщиной подсоветской литературы, страницы пропагандной прессы и проч., как будто бы подтверждают эти заверения. Но наряду с этим мы имеем целую гамму показателей обратного порядка. Я назову лишь некоторые из них. Во-первых, необычайное развитие советского, вернее, антисоветского анекдота. Он сатирически отражает буквально каждое значительное явление подсоветской жизни. Он живет, несмотря на репрессии. Разве это не показатель критического отношения к советской системе?

Советские, а в частности и наши журналы не раз сообщали нам интересный факт театральной жизни Союза. Репертуар всех театров там должен обязательно включать в себя не менее 50 % советских агитационных пьес. Вторая половина отводится классической драматургии. Советские театральные журналы беспрерывно негодуют по поводу того, что театры увеличивают классическую часть своего репертуара за счет пропагандной. Они вынуждены это делать потому, что публика не желает смотреть пропагандных пьес, и на втором-третьем их представлении зал пустует, в то время, как пьесы старого репертуара выдерживают по 20–30 постановок в сезоне. Театры, находящиеся на самоокупке, вынуждены ставить даже такие посредственные пьесы, как «Дети Ванюшина», «Каширская старина», «Девичий переполох» и т. д. Из театральных объявлений тоже можно сделать свой вывод, и разве он не показателен?

Совершенно ясно, что советская литература не может быть не пропагандной. «Вторая цензура», о которой мечтали, но могли проводить ее лишь частично «прогрессисты» XIX в., выросла в ждановщину. Но вот небольшое число русских подсоветских интеллигентов вырвалось за время войны из тисков советской цензуры, и возникли «Грани», новые авторы написали такие книги, как «Мнимые величины», «Невидимая Россия», «Письма к неизвестному другу», «Девушка из бункера»… Написали бы и еще больше, если бы было, где печатать, но, к сожалению, наши издательства почти всецело в руках тех же самых «прогрессистов», продолжающих проводить и здесь столь любезную им «вторую цензуру». Однако и то немногое, что написано новыми авторами, совершенно ясно говорит о том, что критическая мысль в СССР подспудно живет и что современный русский подсоветский интеллигент не утратил способности и стремления к критическому мышлению, но лишь вынужден молчать о нем.

Я далек от мысли отрицать притупляющее и замыкающее умственный кругозор действие социалистической пропаганды, но нельзя оставить без внимания и негативную реакцию на эту пропаганду, естественное для каждого организма отталкивание от насильственно навязываемого ему мышления. Факты этого отталкивания можно наблюдать в СССР в массовом порядке. Рядовой советский обыватель читает советскую газету «от обратного», т. е. трактуя и истолковывая ее сообщения в противоположном смысле: если говорят о мире – значит, близко война; пишут об улучшении жизненного уровня – значит, предвидится новое его снижение; сообщают об увеличении зарплаты – значит, близок какой-нибудь экстраординарный заем или иной принудительно-добровольный способ урезки жалкого подсоветского заработка. Разве это не служит также показателем критического мышления, на этот раз уже не интеллигента, а простого обывателя, вплоть до полуграмотного колхозника?

Я мог бы привести множество таких же бытовых повседневных факторов внутреннего, загнанного в глубины сознания критического мышления. Вряд ли «кролики и морлоки» способны к нему. Но подсоветский человек вынужден принимать сейчас внешнюю защитную окраску, чтобы спасти свою жизнь, чтобы сколь либо расширить свое жалкое место под солнцем. Было бы непоправимой ошибкой судить о нем по этой вынужденной внешней окраске. К сожалению, свободный мир до сих пор еще не сумел взглянуть глубже. Да и не одни лишь иностранцы. К еще большему сожалению, многие русские смотрят до сих пор на подсоветских людей, как, во-первых, на активных или потенциальных большевиков и, во-вторых, как на безграмотных, узколобых «михрюток», тех, каких они видели, покидая родину в 1920 г. Это прошлое. Неужели можно предположить, что насилие организованной, но количественно небольшой группы злодеев и мерзавцев могло оборвать, прекратить внутреннюю жизнедеятельность и развитие великого двухсотмиллионного народа?

Не одну, страшную, потрясающую катастрофу пережил русский народ в своей одиннадцативековой жизни. Пережил, преодолел и после каждого падения поднимался еще выше в своих духовных устремлениях. Линия развития подлинной, почвенной российской интеллигенции шла, не прерываясь, от первого полноценного русского интеллигента – Владимира Мономаха до наших времен. Не угасла она и теперь, но лишь приглушена, загнана внутрь социалистическим насилием и трудно различима извне.

Жива Невидимая Россия и светится в ее глубинах Неугасимая Лампада Духа.

«Знамя России»,

Нью-Йорк, 16 марта 1953 г.,

№ 82, с. 2–5;

5 апреля 1953 г.,

№ 83, с. 12–14.

Человек и эпоха