Люди земли Русской. Статьи о русской истории - [100]
– Остановка на площади Революции! – выкрикивает властолюбивая трамвайная кондукторша (властолюбие – неотъемлемое качество московских «хозяек трамвая»), протягивает руку к шнурку звонка, но не дергает за него, а напускается на бабу с мешком: – Ты про Кудрину спрашивала? Вот она, Кудрина! Чего не слазишь?
Старая Москва, крепко вросшая восемью столетиями в политую кровью и потом землю своих семи холмов, упорно борется с захлестнувшей ее волной взбаламученного невиданным лихолетьем русского моря…
В дореволюционной Москве было около полутора миллиона жителей. Это были москвичи, выпестованные той особой московской традицией, которую так глубоко чувствовал и любил Пушкин, учившийся русскому языку у московских просвирен, которая нерушимо сковывала в единый монолит всю Москву «сорока сороков» от золотой главы Ивана Великого до трущоб Хитрова рынка, от расписных сеней Грановитой Палаты до своей, особой московской мостовой. Даже пряники были, так и называвшиеся «московская мостовая»…
Теперь население Москвы перевалило за четыре миллиона. Из них три с большим гаком – москвачи, наползшие в Москву, как муравьи, со всех концов Руси, да и не только Руси, а Бог весть откуда. Московский обычай им чужд, чужда и московская акающая речь, не говоря уже о памяти (только памяти!) о московских святынях.
Где они, эти святыни? За зубчатой Кремлевской стеной скрыты мощи Московских чудотворцев, гробницы царей Московских. Туда москвичам входа нет. А перед стеной – уродливый ящик из наворованного в музее Александра III кроваво-красного мрамора[131]. В нем – восковая кукла в стеклянной будке.
– Проходить, не останавливаясь, рук в карманах не держать! – неустанно выкликает дежурный. Штык у входа, штыки у стеклянной будки с куклой, штык у выхода и сверлящие глаза филеров.
Бездушная мертвая кукла страшится живой Руси. Страх замыкает пред Русью ворота русского Кремля. Жутью темной души убийцы, глазами злого волка-оборотня горят по ночам красные звезды на его седых башнях и колют темное небо яркие стрелы прожекторов с окружающих стены зданий.
Тяжкие трехсаженные стрелки Спасских часов мерно свершают свой круг. Они укажут час, предел наваждения, чар и ков[132] волка-оборотня.
Красная площадь, одна из немногих московских площадей и улиц, официально сохранивших свое древнее славное имя. Большинство переименовано, но новые клички прививаются туго даже среди москвачей. Лубянка не только сохранила свое имя, не приняв нового «шефа» – Дзержинского, но даже передала его всему гнезду заполнивших ее и прилегающие переулки учреждений НКВД-МГБ, стала подлинно «всесоюзной» улицей. Тверская, переименованная в улицу имени Горького, нашла себе в московском просторечии саркастически двусмысленное название «Горькой улицы».
Но старый москвич растеряно оглядывается, попав на новую Красную площадь. Бронзовый Минин уже не указывает Пожарскому на святые стены Кремля. Памятник перенесен на спуск к Москве-реке и с площади незаметен[133]. Нет и великой московской святыни – Иверской часовни, срыты хранившие ее Воскресенские ворота, поставленные царем Алексеем Михайловичем[134]. Исторический музей, прежде гармонично включавшийся в общий ансамбль обрамления площади, теперь одиноко и несуразно торчит своими башнями между двух огромных пустырей, т. к. за ним, по направлению к Тверской, ширится новая площадь на месте снесенных домов и части Охотного ряда, потчевавшего старую Москву русскими деликатесами: провесной астраханской икрой, сибирскими рябчиками, кирсановскими окороками, невским сигом, знаменитой громовской сельдью.
Исчез Охотный с его отборными кругломордыми «молодцами» и полупудовыми сибирскими котами, лениво гревшимися на окнах грибных и рыбных лавок, и… исчезли даже из памяти рядового москвича не только рябчики, но и сушеные белые грибы, соленые грузди, без которых и рюмка в рот не шла. Нет и самой рюмки. Даже в ЦУМ’е, бывшем «Мюр и Мерилиз», ее не найти. Москвач хлопает водку стопкой в 150 граммов вместимостью. Изменился вкус? Нет. Соблюдается строжайшая экономия на закуске, а то и совсем без нее обходится москвич, влив в кружку пива принесенный в кармане шкалик. Поэтому пьяный, валяющийся даже днем на одной из центральных улиц Москвы, – обычное явление; хватит усталый после стахановских норм человек такого «медведя» на голодный желудок, а домой ему надо из Замоскворечья в Сокольники ехать. В трамвай «с духом» не пускают, извозчики – буржуазные пережитки, их давно нет, такси – только для избранных… Ну, и бредет подгулявший 10–12 километров… упадет и уснет не столько от водки, сколько от усталости.
Не только о рябчиках и тетерках позабыл теперь обыденный, не приписанный к закрытым распределителям москвич, но новое «октябрьское» поколение не знает и пятачковых филипповских пирожков, не видело никогда славившегося на всю Россию московского калача, не верит даже в возможность покупки вареной колбасы с перцем и чесноком по 22 копейки.
– Сказки ты, бабушка, рассказываешь! Все у тебя в голове перепуталось! Невозможное это дело! – решает умудренный в советской экономике внук-комсомолец.
Борис Николаевич Ширяев (1889-1959) родился в Москве в семье родовитого помещика. Во время первой мировой войны ушел на фронт кавалерийским офицером. В 1918 году возвращается в Москву и предпринимает попытку пробраться в Добровольческую армию, но был задержан и приговорен к смертной казни. За несколько часов до расстрела бежал. В 1920 году – новый арест, Бутырка. Смертный приговор заменили 10 годами Соловецкого концлагеря. Затем вновь были ссылки, аресты. Все годы жизни по возможности Ширяев занимался журналистикой, писал стихи, прозу.
Рассказы о жизни послевоенной эмиграции в Европе и воспоминания. Несмотря на заглавие сборника, которое может показаться странным, Ширяев не выступает как националист.Орфография автора.
Автобиографическая повесть по мотивам воспоминаний автора о жизни на оккупированном фашистами Кавказе.
Издается новый расширенный сборник итальянских эссе самого известного писателя «второй волны» эмиграции, прославленного книгой-свидетельством о Соловецком лагере «Неугасимая лампада», написанной им в Италии в лагерях для перемещенных лиц, «Ди-Пи». Италия не стала для Б. Н. Ширяева надежным убежищем, но не могла не вдохновить чуткого, просвещенного и ироничного литератора. Особый для него интерес представляло русское церковное зарубежье, в том числе уникальный очаг православия – храм-памятник в Бари.
В феврале 1945 года Ширяев был откомандирован в Северную Италию для основания там нового русского печатного органа. После окончания войны весной 1945 года Борис Ширяев остался в Италии и оказался в лагере для перемещённых лиц (Капуя), жизни в котором посвящена книга «Ди-Пи в Италии», вышедшая на русском языке в Буэнос-Айресе в 1952 году. «Ди Пи» происходит от аббревиатуры DPs, Displaced persons (с англ. перемещенные лица) — так окрестили на Западе после Второй мировой войны миллионы беженцев, пытавшихся, порой безуспешно, найти там убежище от сталинских карательных органов.
Эссе. Опубликовано: Игорь МАРКОВ (Игорь Росоховатский). Е-существа против людей? Газ. «Зеркало недели» (Киев) от 21.11.1998.
В рамках журналистского расследования разбираемся, что произошло с Алексеем Навальным в Сибири 20–22 августа 2020 года. Потому что там началась его 18-дневная кома, там ответы на все вопросы. В книге по часам расписана хроника спасения пациента А. А. Навального в омской больнице. Назван настоящий диагноз. Приведена формула вещества, найденного на теле пациента. Проанализирован политический диагноз отравления. Представлены свидетельства лечащих врачей о том, что к концу вторых суток лечения Навальный подавал признаки выхода из комы, но ему не дали прийти в сознание в России, вывезли в Германию, где его продержали еще больше двух недель в состоянии искусственной комы.
Как в разных городах и странах отмечают День Победы? И какую роль в этом празднике играют советские военные памятники? В книге на эти вопросы отвечают исследователи, проводившие 9 мая 2013 г. наблюдения и интервью одновременно в разных точках постсоветского пространства и за его пределами — от Сортавалы до Софии и от Грозного до Берлина. Исследование зафиксировало традиции празднования 9 мая на момент, предшествующий Крымскому кризису и конфликту на юго-востоке Украины. Оригинальные статьи дополнены постскриптумами от авторов, в которых они рассказывают о том, как ситуация изменилась спустя семь лет.
В своей книге Алла Валько рассказывает о путешествиях по Украине и размышляет о событиях в ней в 2014–2015 годах. В первой части книги автор вспоминает о потрясающем пребывании в Закарпатье в 2010–2011 годы, во второй делится с читателями размышлениями по поводу присоединения Крыма и военных действий на Юго-Востоке, в третьей рассказывает о своём увлекательном путешествии по четырём областям, связанным с именами дорогих ей людей, в четвёртой пишет о деятельности Бориса Немцова в последние два года его жизни в связи с ситуацией в братской стране, в пятой на основе открытых публикаций подводит некоторые итоги прошедших четырёх лет.
Автор, около 40 лет проработавший собственным корреспондентом центральных газет — «Комсомольской правды», «Советской России», — в публицистических очерках раскрывает роль журналистов, прессы в перестройке общественного мнения и экономики.