Люди Огненного Кольца - [49]

Впрочем, это произошло столь давно, что ничуть не задевало самолюбия шефа. Он защитил две диссертации — кандидатскую и докторскую, разделил с группой коллег одну известную премию и выдал в свет не менее десятка монографий.

Я любил шефа. Он был высок, красив и рассеян — женщины его обожали.

Шеф любил поучать:

— Хотя бы раз за сезон, Тропинин, у геолога случаются какие-никакие, но каникулы. Уже и деньги получены, и снаряжение выписано, и рабочие ждут, а вот погоды, к примеру, нет. Сидишь, загораешь себе на острове, отсчитываешь драгоценное время, а сделать ничего не можешь, ибо все это как несчастный случай, не менее. И вот тут уж все от тебя, от твоих нервов, зависит: пройдут бессмысленно дни идти сумеешь ты статью написать и о какой-то другой подумать… Так что, Тропинин, забирай полевые, лети на остров, найди Сказкина — есть там такой, с техническим именем, — сними с его помощью домик и — жди меня! Как только управлюсь я с выездной сессией, как только отчитаю и, отслушаю все доклады, так сразу к тебе полечу — исходим остров вдоль и поперек, прослушаем бока всех вулканов… Ну, а пока меня нет, придумай себе занятие сам… — Он засмеялся и с удовольствием повторил: — Каникулы!

— Простите, а почему я не могу полететь пусть через месяц, но с вами?

— С ума сошел, Миша! Ты у нас единственный квалифицированный лаборант на две лаборатории! Тебя же сразу Мельник или Резников перехватят! С кем мне тогда? — Он вдруг прищурился и подозрительно спросил: — Или ты с Мельником хочешь?

— Не хочу! — быстро ответил я, представив зануду Мельника.

— А может, с Омельченко? Или с Резниковым? — продолжал подозревать шеф.

— Ну что вы!

— Тогда не противоречь! Ты мне для  м о и х  работ нужен.

Я знал о вечной нехватке лаборантов в нашем НИИ и противоречить шефу не стал. В конце концов, я знал, чем займусь на острове. Буду писать! — о плоском Шумшу и о гористом Парамушире. О рыжих бамбуках, прущих в небо, и о стюардессах, спускающихся с этих небес, как голубые ангелы. О сере, как она плавится и горит на склонах извергающегося вулкана, и о камнепадах, ревущих, как смерч… На моих глазах осваивался огромный край, своими глазами я ощущал холодное дыхание океана — так как же об этом не написать?

И я, как в омут, ушел в каникулы.

…Поселок, куда я прилетел маленьким самолетом, был намертво засыпан песком. Океан вкатывался в узкие переулки, омывал высокие завалинки, глухо шипел под заржавленными бортами выброшенных на берег шхун. Делать мне было нечего, и я пошел в кафе. Кто-нибудь обязательно упомянет Сказкина, думал я, тут-то я и возьму информацию… Но в кафе было почти пусто. В дальнем углу сидела над жареным кальмаром белокурая женщина. Другая, в обнимку с веселым немолодым шкипером, танцевала под негромкие звуки проигрывателя. Впрочем, не успел я сесть, как рядом со мной оказался человек в сером пиджачке, надетой на мятую серую рубашку. Он хмуро осмотрел меня и ткнул пальцем в танцующую:

— Вся тут!

— Как это? — не понял я.

— Да ты не поймешь… Люция, сядь к нам!

Танцующая показала язык. Шкипер тоже повернулся, но показал не язык, а большой кулак. Мой сосед хмуро пошевелил серой бровью:

— Инфузория в туфельках!.. А ведь я тоже иксы учил. Я многое, ох как многое знаю! Но тебе не понять, нет…

«Вы и Сказкина знаете?» — хотел спросить я, но слова мои потонули в его стенаниях. Подогретые местным квасом, бормотухой, как он говорил, они становились все разборчивей и яснее, и, пропорционально, ясности росла их непередаваемая простота… Странно, но я решил этого не замечать. В конце концов, такие мужчины и впрямь могли испытывать недоверие к моей новенькой штормовке и удивленному взгляду. Они могли испытывать ко мне недоверие и за то, конечно, что я не попадал с ними в глаз тайфуна, не брал серебристую рыбу из кошельков, не знал, наконец, чем бункеруются суда у ледяных берегов Камчатки… А мой оппонент тем временем тосковал:

— Я в каких только странах не был! Горы видел под небо, прямо, на океане стоят! Кашалотов глушил, кальмаров, как рыб, лопатил. Обо мне даже в Сингапуре сказки рассказывают — литр за литром я по спору с греками в себя глотал! Да что Сингапур! У меня на родине, слышал, наверное, есть такое село Бубенчиково, я как появлюсь, меня чуть ли не за километр встречают! Особенно Поля — ларёшница. На шею вешается, бери, говорит, в ларьке, чего твоя душа пожелает! А желает моя душа, конечно, лишь одного… — он значительно на меня взглянул, — всегда одного, и Поля о том догадывается. Незачем после меня в тот ларек заглядывать: пусто! — И он закричал: — Люция, сядь с нами!

Шурша полосатым платьем, Люция подошла. Ей было под сорок, но выглядела она, как Клаудиа Кардинале, и мой сосед ее ничуть не смутил:

— Шел бы ты домой, Серп Иванович, — мягко посоветовала она. — Устал, да и Никисор небось скучает…

«Богодул с техническим именем, — замер я. — Серп Иванович! Сказкин! Вот, значит, с кем мне в будущем домик делить! Вот, значит, с чьими серыми бровями шефа своего вспоминать!»

— А вы? — мягко спросила Люция. — Вы кем будете?

— Утопленником, — предположил Сказкин.

Но я возразил:

— Геолог! Я тут домик ищу, базу хочу устроить.