Люди Огненного Кольца
Журналист Геннадий Прашкевич несколько лет работал с вулканологами на Сахалине, Курилах, Камчатке. С этим связано название его первой книги «Люди Огненного Кольца». Повести, составляющие этот сборник, написаны с большой любовью и самому дальнему краю нашей земли и людям, работающим там.
| Жанр: | Советская классическая проза |
| Серии: | - |
| Всего страниц: | 61 |
| ISBN: | - |
| Год издания: | 1977 |
| Формат: | Полный |
Люди Огненного Кольца читать онлайн бесплатно
Проза Геннадия Прашкевича
Геннадий Прашкевич — журналист, но долгое время работал с вулканологами на Сахалине, Курилах, Камчатке. С этим, кстати, связано название его книги «Люди Огненного Кольца».
Геннадии Прашкевич — прирожденный литератор. Он работает и этом качестве много и интересно, обращаясь к различным жанрам. Занимается публицистикой. Пишет стихи. Переводил изящные миниатюры Ким Цын Сона — корейского советского поэта. Много времени отдал переводам современных болгарских поэтов; этот большой по масштабам труд опубликован пока лишь частично, но я, читатель, должен признаться, что именно благодаря Геннадию Прашкевичу во многом по-новому прочувствовал поэзию братской страны… В журналах и коллективных сборниках публиковались приключенческие и научно-фантастические повести Геннадия Прашкевича.
Не знаю кому как, а мне такая широта творческих интересов всегда была по душе.
В книге собрана проза Геннадия Прашкевича: шесть повестей о жизни, пять из них — о милом его сердцу Дальнем (я бы даже сказал: Самом Дальнем) Востоке… Думаю, читатель отметит и необычность композиции, и своеобразную остроту зрения автора. У Геннадия Прашкевича — свой почерк, свои герои, свой мир, который он хорошо знает. Он — писатель мыслящий, граждански активный. Не так уж много можно назвать за последнее время произведений, в которых было бы с такой любовью сказано о людях труда, как это сделало в повести «Столярный цех»… И все пять курильских повестей тоже написаны с большой нежностью к этому далекому краю советской земли и людям, работающим там.
Илья ФОНЯКОВ
СТОЛЯРНЫЙ ЦЕХ
Повесть
Г. Корниловой
Энциклопедии обо всем говорят кратко.
Тайга. Узловая станция. Население — 50 000. Завод. Фабрика. Несколько кинотеатров.
А в памяти — снег, дым над трубами, ветер. Деревянные дома — один за другим. Глубокие овраги, разделившие город на Кабинеты (печальная память о земельных спекуляциях при Николае II), Шанхай — Деревянный и тихий, тонущий летом в зелени, зимой в снегах, и Забур. Я жил в Забуре и знал, что название свое район получил еще до войны, когда в городе начали бурить первый артезианский колодец. Забур всегда был тих, каждый тут знал каждого.
Я любил смотреть на снег.
Снег падал в Тайге всю зиму, одноэтажные дома заваливал под козырьки. Он отдавал дымом и паром маневровых паровозов. Он серебрился и лохматыми сталактитами свисал с карнизов. Он лежал везде и одинаково равно набивался и в разношенные валенки Коли Гудалова, и в начищенные сапоги милиционера Тарханова.
А весной были лужи. Будто кто рвал на клочки голубое небо и разбрасывал их на дорогах…
Снежная пыль казалась алмазной. Она могла бы, как наждак, порвать горло, если б не таяла на губах. Автобусы не ходили. За ночь Тайгу занесло, город весь был придавлен сугробами — голубыми и белыми. Поднимаясь над их тушами, столярный цех напоминал горбатую лошадь, привязанную к столбу пучком электропроводов.
Пыхтел под лучом прожектора окутанный паром белый куб кочегарки. Хребтами доисторических тварей вздымались над снегами штабеля горбылей. А за обшитой войлоком дверью танцевала над работающими станками мелко взбитая древесная пыль.
Бригадир Доня Плажевский показал мне верстак и полуразбитый шкаф, в недрах которого хранились запахи смолы и рыбьего клея. Отремонтировав шкаф, я сложил в него инструменты и вышел в курилку, где над длинным корытом сидели столяры, поставив над собой мощную стену дымовой завесы.
— Забурский? — спросил дед Овсеенко, сутулый, хмурый, всегда обряженный в шапку и меховой жилет.
— Забурский.
— А почему я тебя не помню?
— Немудрено. Уезжал. Учился. В отпуск сейчас ушел.
— Это что же — как на производстве?
— Нет. Академический. На год.
— Ну и как там? — неопределенно заинтересовался Овсеенко.
Я пожал плечами.
Хмурясь, Овсеенко вытащил из кармана «Приму», размял черными шершавыми пальцами плоскую сигарету и вдруг обиделся:
— Отпуск, говоришь? А может, просто домой потянуло? Сейчас многие не дураки стали, знают, где вкуснее можно поесть!
Стряхнув сигарету, я рассеянно наблюдая, как медленно разрушается в воде столбик пепла. Но дед не унимался:
— Дом — он и есть дом! Где родился, там и живи! Верно я говорю, Ваганов? — обратился он к круглоголовому парню, разложившему на скамье газету, а на газете сало, картошку и хлеб.
Ваганов усмехнулся и молча принялся за еду. Чай у него был в бутылке. Приложившись к горлышку, Ваганов сделал большой глоток. Оторвался, поставил бутылку на щербатую скамью, пожевал сала и только тогда сказал:
— Ну чего ты, дед, с утра лезешь в бутылку?
— Волшебная бутылка у Ваганова! — засмеялись столяры. — Вечно в нее кто-то лезет, или уже сидит, или выбирается!
Я посмеялся вместе со всеми, и Ваганов кивнул:
— Бери!
Есть не хотелось, но от картошки я не отказался. Чай пить, правда, не стал. Зачем с утра лезть в бутылку?.. Дед Овсеенко хмыкнул:
— Завтракать надо дома. Я вот, например, не дома завтракать не могу.
Ваганов допил чай, неторопливо выцедил в корыто остатки и вынул из кармана широкий носовой платок. Широкое лицо Ваганова с раскосыми азиатскими бровями не выражало каких-то особых чувств, но, складывая оставшуюся еду в сумку, он негромко сказал:
