Люди Огненного Кольца - [45]

— Наверное, — согласился Ильев.

— Говорят, рай в шалаше. А по мне, так это неправда. Рай, он в квартире и в большом городе, там, где есть на что и куда отвлечься… А на острове все на виду, вот Ирка и начинает интуицию проявлять — с лисами разговаривать.

Палый не преувеличивал: жена его была молчалива, даже дика. Вечная телогрейка, хотя и подобранная по размеру, не очень Ирину красила… «Может быть, способность общаться ушла у нее в холсты?» — подумал Ильев. По всему огромному дому Палого развешаны были в грубых самодельных рамах, а то и без них, продукты выражения Ирины — скалы с обрывками веревочных лестниц и с кружевом наката внизу, кекуры, расписанные гуано, обломки шхун — печальные призрачные силуэты, наконец, рассветы, как в жизни — неожиданные и ясные…

Да и вечера в тот год были странные. Геологи ждали шхуну, злились на непогоду, курили, валялись на спальных мешках в просторном доме Палого и проклинали остров. Ни маршрутов, ни погоды не было, каждый развлекался как мог. Никто не спрашивал Ильева, чем он занимается, и он часто уходил к морю.

Однажды на высоком плоском мысу Ильев увидел Ирину. Она сидела под базальтовой стеной, лицом к накату, и, остановившись за ее спиной, Ильев впервые увидел, как краски ложатся на холст и как зеленовато-мутная, непрозрачная вода обрывается на краях подрамника… Почти час простоял он, затем сел, закурил, но Ирина с ним так и не заговорила. Впрочем, гнать она его тоже не гнала. И постепенно, от встречи к встрече, между ними создалась какая-то особенная, безмолвная, не ищущая никаких материальных выражений связь. Будто паутинка, которую в любой момент можно было, порвать, но именно эта слабость ее не позволяла ни тому ни другому не совершать ничего, что могло бы кончиться сразу — разрывом. И так же постепенно, по случайным замечаниям Палого, по случайным рассказам пограничников, Ильев создал несколько путаную и примерную историю этой женщины: ее детство, проведенное в оккупированном Минске, художественную школу, которую она закончила с отличием, ее неудачный брак, отозвавшийся на всей ее жизни, и, наконец, встречу с Палым, и это их уединение на острове…

— Допивай, — предложил Палый. — Не выплескивать же чай.

— Я допью, погоди. — Ильев глянул в окно, хотя там все равно ничего нельзя было увидеть. — Надоело мне все. Ползают же посудины по морям, а тут все будто вымерло. Вот уж действительно — глухо, как в Марианской впадине.

— Глухое место, — подтвердил Палый.

В сенях послышался шум шагов. Вернулись с заставы геологи. С ними пришла Ирина, сбросила телогрейку, устроилась на деревянном большом сундуке, и Ильев невольно сравнил ее и огромного, пылающего рыжиной Павла. Та же одежда, та же сосредоточенность, но разница, конечно, была огромная. Ильев невольно покачал головой.

— Я оладьи сделаю, — будто почувствовав взгляд Ильева, поднялась Ирина.

— Давай, — одобрил Палый. — Фигуры нам хранить ни к чему, — и вытащил из чехла колоду карт. Огромные пальцы его неторопливо выкладывали фигуры пасьянса, и Гусев заинтересовался:

— Получается?

— Нет!

— Это ты специально. Зимовать тебе одному не хочется. Но мы все равно уйдем, Паша. Дай лучше я раскину.

Но и у Гусева карты не легли. Он вздохнул, отложил карты и, мурлыкая какую-то разухабистую мелодию, взглянул на Ирину, которая, обмотав бедра полотенцем — чтобы мукой брюки не засыпать, месила тесто:

— Не смущай мужиков, Ирка!

Все засмеялись, но снаружи — издалека — пришел вдруг странный, не прерывающийся ни на минуту гул, будто в глубинах земли перекатывались огромные камни. Гул нарастал, приближался, стал тревожным, глухим, страшным. Не сговариваясь, даже не накинув штормовок, геологи выскочили на крыльцо, пытаясь сквозь туман и сумрак разглядеть, понять — не цунами ли движется к их пустому, стоящему на берегу поселку?.. В этой толчее Ирина оказалась рядом с Ильевым, и он почувствовал, что она дрожит. И правда — холодно было. Ильев невольно сжал пальцами ее голый локоть и сразу понял — смотреть надо не на море, смотреть надо на высящиеся над поселком невидимые во тьме обрывы: с них рушился камнепад. Вертикальная огненная дуга — камни, падая, высекали искры — низвергалась с трехсотметровой высоты и терялась в море…

Посмеиваясь над собственными страхами, геологи вернулись в дом. Все это время Палый просидел в кухне. Он знал голоса камнепадов, и стоять в сырости, видя только огненную дугу, ему было скучно.

— Оладьи горят, — только и заметил он Ирине.

Ирина довольно резко ответила. В беседу вмешался Шпанов. Его прервал Гусев. Только Ильев помалкивал… Интересно, думал он, как выглядит Ирина в обычной юбке, а не в этих дурацких брюках, да еще перекрученных полотенцем?.. Взгляд его остановился на вырезке из «Огонька», приколотой к стене, и вот именно тогда он впервые заметил сходство этой молчаливой женщины с таинственной, недосягаемой для островитян, прекрасной балериной Маликой Сабировой.

Он взглянул на Павла.

Сунув лицо в огромную чашку, Палый допивал чай. Рыжие бакенбарды свисали с его щек, как мхи. Скулы шевелились… Показалось Ильеву или нет, но Ирина так же быстро, как он, и так же оценивающе посмотрела на Павла. Отблески огня из печи — приоткрылась дверца — окрасили щеки Ирины в розовый цвет.