Люди Огненного Кольца - [46]

Так шли дни…

Когда возвращаешься, не нужно думать о возвращении… Океан был открыт и чист, но над островом постоянно стояла шапка тумана. Но иногда, как бы проверяя, не растаял ли остров, солнце расплавляло туман, и камни, вода, отмели, рифы начинали вдруг пылать таким страшным и веселым огнем, что у Ильева сжимало сердце.

— Куртку зря не таскала бы, — услышал он как-то.

Не заметив его, Палый выговаривал жене за нейлоновую японскую куртку, испачканную каменной крошкой — Ирина вернулась с берега.

— Чего это ты на заставу зачастила? — услышал Ильев в другой раз… И наверное, такое бывало часто — Палый и Ирина хмурились, и геологи не ощущали и части того гостеприимства, о котором рассказывал в свое время Юра Тасеев, бывавший на острове не один раз.

Возвращаясь с Горящей Сопки, куда он лазил посмотреть кратер, Ильев увидел Ирину. Она сидела над обрывом и смотрела, как далеко внизу, под ее ногами, мощный накат раскачивал канаты водорослей, тер их о камни, как бы стараясь очистить от рифленых грубоволокнистых и длинных, как плоские копья, листьев. На Ирине была все та же телогрейка, брюки, резиновые сапоги, и Ильев вдруг подумал, что совсем не это составляет основу ее наряда. По-настоящему ее нарядом был весь сумрачный берег и такое же сумрачное, холодное море.

— Почему ты не уедешь? — спросил Ильев.

— Не хочу.

— Это место не для тебя.

— Я знаю.

— Так почему же ты не уедешь?

— Не хочу.

И тогда Ильев спросил:

— Ты уедешь со мной?

И она так же ровно ответила:

— Нет.

Он спускался к поселку, оборачиваясь чуть ли не на каждом шагу. Он знал, что не сказал Ирине ничего обидного, и все же испытывал неловкость и холодок.

Шли дни…

Когда туман сносило, Ильев выходил на берег. Из-за высоких кекуров неожиданно и бесшумно выбегали волны, и никогда нельзя было угадать, какой формы и высоты они будут… Но угадывать было интересно.

— Ты что-нибудь слышал?

— Нет, — вздрогнув, ответил Ильев. Ему было неприятно, что Палый подошел, когда он думал об Ирине.

— Ничего? — переспросил Палый.

— Ничего.

— И огней не видел?

Ильев пожал плечами:

— Нет.

Выше по берегу Ирина скликала геологов к ужину. Голос замирал, гас, будто Ирина все время отдалялась и от Ильева и от Палого.

— Шхуна пришла, — глухо сообщил Палый.

— С чего ты взял?

— Как с чего? Я огонь видел. И углем пахло. И эти штуки, как баклан, просекаю. Вот увидишь расплывется вон тот туманец и шхуна вся тут будет как на ладони. Так что скоро уйдете вы и… Ирка уйдет…

Палый ни одного слова не выделил, разве только паузу допустил… И так же нарочито ровно Ильев спросил:

— В отпуск?

Палый не ответил.

Ночь и туман сгущались.

— Отдохнет и вернется, — беззаботно заявил Ильев. Странно, но ему легко было лгать.

— Нет, — сказал Палый. — Она не вернется. И такие штуки хорошо чувствую. Это не у нее, а у меня интуиция… Ты бы вернулся?

— Не знаю…

— Не вернулся бы! — И вдруг голос Палого сорвался: — Говорил, подожди до отпуска! Повезу, куда хочешь! В Ялту, в Планерское, в Сухуми! Хочешь, в Болгарию повезу или в какой-нибудь круиз!.. Но она не хочет… Она упрямая…

В далекой, висящей над морем линзе тумана рявкнул гудок.

— Слышишь?.. Я ведь говорил — шхуна… Она всегда приходит не вовремя. Пришла бы месяц назад, все бы совсем по-другому было. А сейчас уже ничего не сделаешь — пусть уходит… — Непонятно, к кому относились последние слова, к Ирине или к шхуне, но Ильев переспрашивать не стал. И, уже не фальшивя, искренне желая быть полезным этому здоровенному чудаку с рыжими баками, Ильев спросил:

— Я могу что-нибудь для тебя сделать?

— Да! — Палый будто ждал такого вопроса. — Брось, пожалуйста, это письмо на материке. Или, еще лучше, с ближайшего почтового отделения заказным пошли. Оно старикам моим, чтобы знали — теперь уже недолго, вернусь…

Ильев взял плотный конверт, надписанный угловатым почерком Палого, и кивнул:

— Отправлю. Заказным, чтобы ненароком не потерялось.

Ему было жаль Павла, но за Ирину он радовался.

Вечер ушел на сборы, и жену Палого Ильев не увидел. Да и не торопился видеть ее — до Камчатки пилить неделю, насмотрюсь, времени хватит… И даже утром не интересовался — где она? Знал — увидит на палубе!

И только когда к борту пришла последняя шлюпка — без пассажиров, — он в некоторой растерянности, еще не осознанной даже, поднял глазка на берег.

Качало, несло туман, моросил дождь. На притопленной барже, приспособленной вместо пирса, стояли пограничники, а с ними Палый, рыжий, как фонарь створа.

«Раздумала! — ошеломленно решил Ильев. — Раздумала!»

Но разве раздумывают в таких случаях?..

«В каких это «таких»?» — спросил он себя… И хотя скалы уже уходили и суша пряталась за кормой, он все еще верил… И разъяснилась его растерянность только вечером, когда в кубрик влез здоровенный старший механик и, высыпав из кармана шахматные фигуры, заявил:

— Надеру!

— Попробуй.

Весело ругаясь, механик проигрывал, фигуры одну за другой и не переставал жаловаться:

— Семь месяцев баб не видел, а тут такая незадача — баба сама на борт просилась, а лейтенант ее не пустил.

— Просилась? — не понял Ильев. — Где?

— Где? Да на острове вашем! Пашкина жена — Ирка. Ее тут все рыбаки знают. Пока Пашка нас компотом поил, Ирка лейтенанта-погранца уламывала: на борт хочу! Но лейтенант ее не пустил — паспорт она потеряла, Ирина-то, Пашкина жена… А без паспорта в пограничной зоне нужно грибом на одном месте сесть и до гроба уже не шевелиться!