Люди одной крови - [7]

Тот рванул с места, только земля из-под ног посыпалась.

«Ни хрена он не может», – решил про себя Поляков и двинулся в ту же сторону. Фашисты между тем на правом фланге осмелели. Всё быстрее они продвигались вперёд. Почуяв нашу слабину, туда же стали смещаться наступающие центрального сектора. Поляков добрался до ближнего пулемётчика. Лёг рядом.

– Справа цели видишь?

Тот кивнул:

– Вижу, товарищ командир, вижу.

– Так что ж не бьёшь?

– Щас подмогнём. Тут со своими не успеваю управиться.

Но огонь перенёс. Однако обороняющимся это мало помогло. «Так и знал – ни хрена этот Щеглов не умеет», – подумал Поляков. А немцы уже до самого ручья добрались. Теперь они, предчувствуя близкий успех, бежали кучно, в полный рост. Первые уже в воду ступили. Тут и заработал пулемёт. Ближних к нему как бритвой срезало. А потом и до остальных дело дошло. Там, на той стороне ручья, степь полого спускалась к воде. И залёгшие было фашисты, перед пулемётчиком были как на ладони. А он хладнокровно делал своё дело. Покончив с передними, перенёс огонь дальше. Никому пощады не было. Поляков приостановился. «Вот это да! Ну и Щегол! Ну, молодец! А я ругал его. Герой!».

Атакующие не выдержали. Мало того что лихой пулемётчик косил их, как капусту. Так ещё и второй, центральный, бил в том же направлении. Немцы попятились, попятились и побежали. Побежали сначала с правого фланга, ну а там уж стадные законы сработали: мало-помалу к ним присоединились наступающие в центре, а затем и все остальные. Красноармейцы спокойно вели огонь по бегущим, потери противника росли на глазах. Да кто их считал?

Поляков вздохнул. «Однако отбились. Вряд ли сегодня ещё полезут. Надо Щеглову спасибо сказать. Из молодых, да ранний. Удачно я его к пулемёту направил».

И он двинулся дальше – поощрить лихого пулемётчика. Щеглов стоял почти в конце траншеи. Лицо грязное, потное. Ворот гимнастёрки расстёгнут, ремень болтается где-то внизу впалого живота. А улыбка – до ушей. Увидел Полякова.

– Ну, как мы их, товарищ старший лейтенант?

Поляков молча обнял его, прижал к груди. Отстранился. Глаза горят.

– Молодец! Ну молодец! Что б мы, Щеглов, без тебя делали? Чуть ли не один с фашистами расправился!

Щеглов отступил. Радостно сообщил:

– Так, товарищ командир, это не я.

– Как не ты? Сам по себе он стрелял, пулемёт твой? Или с божьей помощью? Так Бога нет. Ты что, Щеглов, на радостях того? – Поляков покрутил пальцем у виска.

Улыбка Щеглова погасла.

– Не того я, товарищ старший лейтенант. Это вот она.

Связной отступил ещё на два шага назад и указал рукой на короткий ход в траншее, где и находилось пулемётное гнездо. Поляков подался вперёд, кинул взгляд на пулемёт. Там, в конце окопа, на самом его дне, сидела, поджав под себя ноги, девушка. Скорее, даже девочка. Чернявая, в стареньком голубом платьице.

– Она? – удивился Поляков.

Девушка молчала, испуганно глядя на него иссиня-чёрными, как у цыганки, глазами.

– Она, она, – затараторил Щеглов. – Я у ней только вторым номером был.

– Неё, – автоматически поправил Поляков.

А Щеглов продолжал:

– Наших-то сразу двоих побило. Видно, одной очередью. Вон они. – Он кивнул в конец основной траншеи, где прикрытые плащ-палаткой лежали тела пулемётчиков.

Поляков повернулся к девушке.

– Ну, кто такая?

Та неожиданно резво встала.

– Рядовая Наливайко! – И неуверенно добавила: – Наталья.

– Рядовая? – насмешливо протянул Поляков. – Откуда ж ты взялась, рядовая?

Девушка кивнула куда-то в тыл.

– Да из села вот, из Петровки. Я у них заночевать попросилась, а тут бой. Вот я и прибежала помочь.

Поляков усмехнулся.

– Вишь ты – прибежала помочь. – Посерьёзнел. – Ну, по правде говоря, помогла. Крепко помогла. За это спасибо.

– Служу трудовому народу! – вырвалось у Натальи.

Поляков пропустил это мимо ушей. Продолжил своё.

– Так, где ты с пулемётом так лихо управляться научилась?

– Я, товарищ старший лейтенант, на заставе родилась и выросла. Так что изо всех видов оружия…

– На заставе… И что там, на заставе?

– На заставе папка мой был старшиной. Там и росла. А в июне на побывку приехала. Батя чувствовал: вот-вот война начнётся. И отправил нас с мамой к бабушке в Крым. Война началась на второй день после нашего отъезда. Далеко не уехали – попали под бомбёжку, мама погибла. Что с папой – не знаю. Одна решила в Крым добираться. Вот до Петровки добралась. Дальше вы знаете.

– Да, история. Что же мне с тобой делать?

– Ничего не делать. Обмундировать. Я ж говорю – рядовая.

– Рядовая… – Протянул задумчиво Поляков. – А где Любавин?

– Задело его, товарищ старший лейтенант. – Доложил подоспевший командир роты.

– Сильно задело? – встревожился Поляков. Он сразу забыл о девушке.

– Да не очень. Руку. Кажись, сквозное. И бок слегка царапнуло. Только крови много потерял – еле уговорили на НП перейти. Перевязали кое-как. Санинструктора убили. Нету у нас больше медиков. Толком перевязку сделать никто не может.

– Я могу.

Это из угла, от пулемёта.

Поляков резко обернулся. Наталья. Конечно, она. Он покрутил головой.

– И из пулемёта ты можешь. И перевязать ты можешь. Тоже на заставе научилась?

– Никак нет. Три курса мединститута.

Жорка вскинул брови.