Люди одной крови - [8]
– Три курса? Когда ж ты успела? Тебе сколько лет? Наталья пожала плечами.
– Двадцать.
– Двадцать? – удивился Поляков. – Я б тебе и семнадцати не дал.
Наталья кивнула на поле боя, в сторону фрицев.
– В семнадцать я бы так не сработала.
– Да уж. А что ты так долго не стреляла? Нервы мне все извела. Я решил было: всё, придётся в рукопашную идти.
Вмешался Щеглов.
– Я кричу ей: давай, давай! А она молчит, только стволом влево, вправо водит. У ней нервов совсем нет.
– У неё, – снова автоматом поправил Поляков.
– Ну, у неё, – исправился Щеглов. – А потом как начала шарашить! Я вообще обалдел!
– Ладно. – И к Наталье: – Так что ж ты так долго не стреляла? Кино насмотрелась?
Та кивнула. Поляков почесал затылок.
– Ну, ну. Может, и правильно. Шуганула ты их здорово. Запомнят. А теперь давай-ка, Анка-манка, к раненым. Зачисляю тебя в батальон санинструктором. Но при случае про пулемёт тоже не забывай. Пулемётчики у нас нынче на вес золота. – Окликнул старшину. – Петрович!
Молчание. Жора окликнул громче.
– Старшина Серобаба!
Потом как на плацу – во весь голос:
– Старшина Серобаба!
Откуда-то из-за спин бойцов и командиров послышалось:
– Да тут я, тут. Иду.
Петрович протискивался в узкой траншее к командиру. Оттёр плечом ротного, молча встал перед Поляковым. Тот так зыркнул на него, что старшина быстренько застегнул воротник гимнастёрки, надел заткнутую за ремень вконец измятую фуражку и, приложив к ней руку, доложил:
– Старшина Серобаба по вашему приказанию прибыл. Поляков насупился. Помолчал, критически разглядывая подчинённого. Потом процедил сквозь зубы:
– Прибыл он. Осчастливил. Ладно, об этом потом поговорим. Принимай пополнение. Санинструктор батальона рядовая Наливайко. Проводи сначала к Любавину. Потом передай, что там у нас из медицины осталось: бинты, медикаменты и прочее. Обмундируй. Всё ясно?
Серобаба пожал плечами.
– Та ясно. Только чем обмундировывать? Размеры…
Поляков перебил его. Вскипел.
– Так что, не ясно? Вы…
Сдержался. А Серобаба уже всё понял.
– Ясно. Ясно, товарищ старший лейтенант. Слушаюсь! Всё будет сделано.
И к Наливайко. По-украински:
– Пишлы, пишлы, донька. А то гриха нэ обэрэшься.
Петрович схватил её за руку и быстренько увёл.
Так Поляков и познакомился с Натальей. С тех пор они не расставались.
Следующий день был самый тяжёлый. За всю войну самый тяжёлый. Фашисты всерьёз взялись за дело: и артиллерия с миномётами по ним били, и юнкерсы утюжили – и бомбили, и из пулемётов свинцовым дождём поливали. И атаки одна за другой наваливались. То слева, то справа противник пытался прорвать оборону. С утра до самого вечера не затихали жаркие бои. И всё же они выстояли. К вечеру в поле дымились восемь фашистских танков, а бойцов у Полякова осталось тридцать два человека. Погиб и Любавин.
Наступило затишье. Вся поляковская позиция была изрыта воронками. Сам он, в изорванной гимнастёрке, грязный, потный и прокопченный, сидел на пригорке и думал: «Что делать»? А что тут думать? Комиссар приказал два дня продержаться, шли уже третьи сутки. Да и как держаться? Людей, считай, нет. Боеприпасы на исходе, ПТР-овцы погибли, вместе со своими ружьями. Пулемёт один остался. Обороняться некому. А главное, задачу они выполнили.
Той же ночью отряд Полякова оставил позиции. Убитых похоронили в братской могиле на погосте в Петровке – старики сельские помогли. Поляков дал команду двигаться на восток, где уже занимался рассвет. Сам задержался, подошёл к стоявшем кучкой селянам.
– Ну что. Спасибо, отцы, за помощь. Простите, что уходим. Не наша вина. Вот они, – кивнул на свежую насыпь братской могилы, – за вас и за ваших родных жизни свои положили. Но знайте – мы вернёмся. Это только начало. Нет на земле такой силы, чтобы матушку-Русь на колени поставила. За всё ответят гады, за всё спросим! – Он поискал среди селян старика попредставительнее, и вручил ему несколько листов мелко исписанной бумаги. – Вот, дед, храни. Это список тех, кто в могиле этой в селе у вас остался. Вернёмся – памятник поставим. Чтоб все фамилии были. Лично проверю!
Старик кивал головой и моргал слезящимися глазами. Поляков отошёл было от него, потом возвратился.
– Дай-ка на минутку список. – Достал замусоленный химический карандаш, жирно обвёл фамилию Любавина. – Вот этого на первое место поставь. Он у них командиром был. Лихо дрался.
Дед вскинул голову.
– А не ты?
– Я – заместителем. Держись, дед. Дождись нас – не сомневайся, мы вернёмся.
Снял фуражку, оглянулся на могилу, пригладил волосы. На душе было тяжело. «Прощай, Иван Кузьмич», – мысленно попрощался он с Любавиным. За прошедшие три дня ни разу не назвал Жорка своего так кстати пришедшегося заместителя по имени-отчеству. Подумал: «Теперь ему уже всё равно. А как могли бы мы с ним ещё повоевать!».
Светало. Через два часа они были у своих. Встретили их неласково. Отвели в тыл, в большое село. Какой-то майор долго разглядывал документы, грозился разоружить. Орал на строптивого Полякова. Несколько успокоившись, втолковывал ему:
– Ну, пойми ты, голова садовая. Не знаю я, что с тобой делать. Люди у тебя – с миру по нитке. Сам – неизвестно откуда. Куда и как я вас зачислить могу? И потом: вас всё равно сначала проверить надо.
Алексей Сидоров и Анатолий Юрьев друзья. Они выросли в одном дворе, учились в одном классе. Были как братья. Или больше, чем братья. Правда, после окончания школы их пути-дорожки разошлись: Алексей окончил МБУ и работал преподавателем в одном из московских вузов, Анатолий уехал в мореходку и долгое время бороздил моря-океаны на подводных лодках, служил на далёких военно-морских базах. Но со временем служба привела его снова в Москву, и тесная дружба возобновилась. Друзья женились и, к счастью, их жёны Елизавета и Елена тоже оказались родственными душами.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.
Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.
Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.