Люди Джафара - [15]
Джафар терпеть не мог своего нового подчинённого, как не мог терпеть любое отклонение от определённой Уставом схемы. И, как мог, пытался запихнуть комбата обратно в рамки своей Священной Книги. Это проявлялось постоянно — в претензиях по поводу «неуставной» формы одежды, «неуставного» общения с подчинёнными, «неуставного» отношения к Уставу.
«Да мать его так, этого козла Джафара, — возмущался потом Батраков, — да как этот дурак не понимает, что вся эта уставная трахомудия и гроша ломаного не стоит на настоящей войне, что все эти „кантики-рантики“, угол подъёма ноги во время строевого шага, сантиметры между козырьком и бровями моментально теряют смысл после первого же вражеского выстрела!.. Мы готовим здесь боевых офицеров! — провозглашал он, стуча кулаком по столу. — Боевых офицеров, а не мавзолейский почётный караул. Ребят надо учить драться и стрелять, исправно владеть боевой техникой, всеми этими „шилками“ и „тунгусками“, ребят надо учить быть мужиками, наглыми, самоуверенными и упрямыми, из ребят надо делать профессионалов…» — потом он обычно иссякал, бормотал о том, что козёл тигра не выучит, и грустил.
Они с Джафаром регулярно сцеплялись ещё по одному поводу. Джафар требовал, чтобы командиры батарей присутствовали в расположении с подьёма до отбоя. «Это что же, на всю личную жизнь остаётся восемь часов в сутки, пока курсанты дрыхнут?» — недоумевал Батраков. И регулярно смывался пораньше. В город. Домой, к жене.
Джафар, который регулярно присутствовал на отбое (благо, жил в соседнем здании), пытался этот «токийский экспресс» пресечь. В частности, приказывал дежурному по КПП фиксировать время убытия майора Батракова. Бедняге-комбату пришлось смываться через забор училища. Вместе с ним махал через забор и комбат второй подчинённой Джафару батареи.
Узнав об этом, Джафар лично измазал всю стену по верху солидолом и усыпал битым стеклом. «Вот дурак-то! — ругался Батраков. — Мало того, что он нас, комбатов, ставит в идиотское положение, так и сам выставляется полным идиотом. Хорошенькое дело: каждый вечер заставлять двух майоров лезть через стену, в солидол и стёкла, как паршивых школьников-прогульщиков!..»
Клёвым всё же был командиром майор Батраков. С ним не соскучишься. Однажды был такой случай: в училище ожидалось прибытие очередной комиссии, чуть ли не из Москвы, и везде, как положено, наводился марафет. В нашем расположении уже всё было в ажуре, только Воца Сергеев, каптёрщик, торопливо докрашивал красной краской «сапожок». И этой краски не хватило на последние пару метров.
(Обычно краски в батарее было вдоволь: мама курсанта Лёни Левчука, местного, работала на красильном заводе; Батраков постоянно отпускал Лёню в увольнение, и тот приносил краску. Но бдительный Джафар заметил, что двоечник Левчук что-то очень уж часто получает увольнительные, и решительно пресёк эту неуставщину.)
И вот Сергеев заходит к комбату и смущённо докладывает, что всё, мол, закончилась краска, не хватило. Батраков, в холодной ярости: «Сергеев, я сейчас тебе горло перегрызу и твоей кровью докрашу! Ты что, не понимаешь — комиссия едет!..»
Вообще, взаимоотношения Батракова и Сергеева — это отдельная история. Помню, однажды комбат строит батарею — как обычно, рука в кармане, фуражка на затылке:
«Батарея, равняйсь-смирно. Курсант Сергеев, выйти из строя.»
Из строя выплывает недовольный Воца.
«Батарея, курсант Сергеев заявляет, что не хочет быть каптёрщиком. Скажу больше, он говорит, что только своим личным приказом командир батареи может вернуть его в каптёрку… Батарея, равняйсь-смирно, курсанту Сергееву приказываю быть каптёрщиком. Курсант Сергеев, встать в строй.»
Воца становится в строй и начинает вполголоса ворчать.
Батраков:
«Батарея, равняйсь-смирно, курсант Сергеев, выйти из строя. Курсанту Сергееву за разговоры в строю обьявляю…»
Батарея так и замерла: когда подобным образом начинал говорить Джафар, все ждали по меньшей мере семи суток ареста.
«…обьявляю… один наряд на службу. Курсант Сергеев, встать в строй.»
Воца возвращается в строй и ворчит пуще прежнего.
«Батарея, равняйсь-смирно, курсант Сергеев, выйти из строя… С курсанта Сергеева снимаю ранее наложенное взыскание, — более-менее серьёзным тоном произносит Батраков, потом неожиданно улыбается и пихает Воцу кулаком в плечо: — Ты чё, обиделся, Воца? Да не обижайся, братан. Ты сам посуди, кто же лучше тебя, жука эдакого, со всеми каптёрочными тряпками разберётся?»
«Ну товарищ майор…» — начинает ныть Воца. «Так, Воца, замолчи, а то горло перегрызу, — поднимает бровь Батраков и добродушно добавляет: — Всё, хорош гнать, дуй к себе в каптёрку, наводи порядок…»
Вот такой он и был, майор Батраков, пьяница, сквернослов и ветеран войны, полная противоположность майора Джафара. За это мы нашего комбата и любили.
Много позже, когда мы были уже на третьем курсе, Батраков получил звание подполковника и направление на новое место службы — командиром дивизиона в линейную часть, в Уфу. И вот однажды мы шли батареей на обед, как вдруг навстречу — в сторону КПП — идёт подполковник Батраков. Уходит. Уезжает.
Ну, естественно: «Батарея, смирно! Равнение — направо!» Мы прошли смирно, приветствуя его. Прошли с удовольствием. Потому что любили его и ещё потому, что знали: ему все эти уставные прибамбасы — до лампады.
Книга молодого писателя Валерия Примоста — это плод его личного опыта и мучительных раздумий. Она повествует о жизни солдата в Забайкальском военном округе серединиы восьмидесятых, о давящем человеческие судьбы армейском механизме. Это обнаженный до крика рассказ о том, чего не может быть между людьми, о том, какая хрупкая грань отделяет человека от нечеловека, от человека, превратившегося в одноклеточное либо в хищного зверя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Требуется вычитка, желательна сверка с бумагой — много ошибок OCR, вычитано глава 6–9.
Книга Валерия Примоста «Приднестровский беспредел» продолжает серию «Эпицентр». Крушение идеалов молодого человека, оказавшегося в центре Приднестровского конфликта — результат раскрытия беспрецедентной коррупции в высших армейских кругах.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.