Любовь в мегабайтах - [27]

— Открываем ставни! — скомандовала я.

Вооружившись топором, прихваченным в сенях, я вышла во двор сбить деревянные доски, прибитые к наличникам окон. Станислас открывал ставни внутри дома. «Придется делать всю мужскую работу, он еще очень слаб, долго на ногах держаться не может, не говоря уже о том, что бы заготовить дрова для печи» думала я, жалея себя.

Топор оказался тяжелым, я подцепляла доску лезвием, раскачивала ее, загоняла топор по обух под доску и выдирала ее вместе со здоровенными гвоздями. Закончив с одним окном, я, вытирая пот, выступивший на лбу, присела на крылечко, жалобно скрипнувшее переломами. Станислас вышел из избы. Взял топор приставленный мною к ступеням крыльца и, прихрамывая, направился к другому окну.

— Станислас, не надо, — сказала я. — Ты сейчас хоть как-то передвигаешься, а если наломаешься…

— Я не могу позволить тебе, делать мою работу, иди, уберись в доме, — ответил он, примеривая на себя роль главы семьи.

— Развели домострой… — забрюзжала обрадованная я, мне нравилось, что он не устранился, не выбрал легкий путь, сразу завалившись на диван.

Я вошла в избу, с одной глазницей окна в доме стало веселей. В шкафу я обнаружила оставленные за ненадобностью старые простыни, отсыревшие перьевые подушки и верблюжье, в прорехах, одеяло. Выволочив добро на воздух, я разложила его просушиваться на стол и покосившуюся лавку традиционно вколоченные под окнами дома с видом на одичавшие плодовые деревья. Простыни повесила на протянутую мной веревку, найденную в сенях, где находился целый склад нужных в хозяйстве вещей. Звякнув пустым ведром, я направилась к срубу колодца. Открыла крышку, и заглянула в темное и сырое нутро, не удержавшись, я озорно гукнула, в бездну. Бездна вернула мне мою шутку, удлинив пародию на крик филина в два раза.

Проснувшееся солнце дотянулось своим лучом до дна колодца, блеснув по поверхности воды.

— Есть вода! — радостно крикнула я Станисласу.

— Живем! — ответил он.

Привязав ведро, я загремела цепью, стремительно разворачивающейся из своего забытья, словно проснувшаяся змея. Наполнив ведро, я подошла к Станисласу, сбивавшему доски с последнего окна.

— Надо нарубить дров, печь затопим! — пообещала я Станисласу.

— Ты умеешь печь топить? — удивленно спросил он.

— Я же выросла в деревне. Как-никак единственная помощница была, и печь топить умею, и приготовить в ней.

— А я ни разу не гостил в деревне… — сказал Станислас, опустив топор. Он устал, я это видела, но храбрился, стараясь не показать мне своей слабости.

Велев ему отдыхать, я засобиралась в поселок. Утро набирало обороты, запели ранние пташки, не решались атаковать одинокого путника проснувшиеся слепни. Я шла пролеском, напевая в полголоса о туманном и седом утре, потому что никак не могла вспомнить песню о солнечном. Перешла речушку по ветхому шатающемуся мостку, соединяющему два ее пологих берега. Теперь поселок был передо мной как на ладони.

Богатые усадьбы с теплицами и ровными рядами грядок, пестрыми островами цветущих клумб и ладных домов покрашенных в яркие цвета. Обойдя центральную улицу поселка стороной, я закоулками выбралась к двухэтажному зданию школы. Шел первый урок. Я села на деревянную резную скамью напротив школьного подъезда и стала ждать звонка на перемену. Я вспомнила свои школьные годы, когда мы с Филиппом утром шли в старое здание школы, как он просил меня дать списать ему домашнее задание, как я обещала рассказать о его прогулах Анастасии, как дергал меня за косы Сашка Селиверстов, как награждали меня золотой медалью Клара Михайловна и директриса Марина Борисовна. Мои воспоминания прервал школьный звонок, возвещавший конец урока и я все внимание направила на школьный подъезд.

Я увидела его сразу, он вышел из школы, разминая в пальцах сигарету и что-то громко обсуждая с товарищем. Закурили. Подойти к младшему брату сама, я не решилась. Подозвав ученицу младших классов с большими белыми бантами на голове, спросила:

— Знаешь Ромку Королёва?

— Зна-аю, — протянула девица.

— Скажи ему, что его ждут на углу Березовой и Паши Ангелиной.

— У нас переменка пять мину-ут, — возразила девица.

— Так беги быстрей! — попросила я.

— Всё равно не успе-ет… — тянула девица.

Я вынула из сумки кошелек и вытащила десяти рублевую купюру. Девица оживилась. Я сунула купюру в карман ее платьица, и она сорвалась с места, колыхнув бантами.

— Молодежь… — пробормотала я, и двинулась к пересечению поселковых улиц, Березовой и имени трактористки-стахановки Паши Ангелиной. Ромка появился через три минуты. С заинтересованным выражением лица он оглядывался по сторонам. Я вышла из-за старого тополя.

— Здравствуй, Роман.

Ромка прищурился, всматриваясь в мое лицо.

— Шурка! — вскрикнул, узнавая он. — Привет! Вот мать обрадуется! А я не сразу этой пигалице поверил, думаю, кто меня может ждать?

— Ромка, я здесь инкогнито. Матери ни слова.

Ромка нахмурил лоб, вспоминая, что означает «инкогнито». Что-то связанное с Хлестаковым или «Горе от ума»? Наконец он спросил:

— А что случилось-то Шурка?

— Слушай внимательно, — сказала ему я, и, прихватив его за грудки, придвинула свое лицо к Ромкиному. — Во-первых, никому ни слова, особенно тем, кто будет спрашивать. Отвечай так, будто и в самом деле меня сегодня не видел. Во-вторых, мне нужна старая «Волга», что стоит в гараже на улице Животноводов, заправь бензином, выезжай на трассу около Доронинского Луга, жди меня. В- третьих, если понадобиться твоя помощь, подойду к школе, как сегодня, радости от встречи со мной не выражай, ты меня не знаешь.