Любовь с алкоголем - [7]

Он видел изогнутую линию — от талии к бедру. Дюну. Слава-Маша опять засмеялась, и «дюна» вздрогнула. Вильям сдернул простыню и, обеими руками взяв ее за бедра, за таз, рванул вверх, на себя. Прямо на свой вздрагивающий член. Он тянул ее вверх, чтобы, повернув на живот, приподнять и поставить на колени. Сам он уже обеими ягодицами сидел на пятках, глядя вниз, на свой член, тянущийся к ее темноте между ягодиц. Слава что-то сказала, но он протянул руку к ее лицу и, найдя губы, закрыл ей рот. Она все равно что-то говорила. Уверенная, что за дверью кто-то стоит. И ей хотелось, чтобы ее слышали. И через несколько секунд раздался стук в дверь:

— Билл! Что происходит? Ты не один? Билл!

Вильям пихнул ее лицом вниз, в подушку.

— Мама, уходи. Пожалуйста, уйди, оставь меня в покое!

Женщина все стояла за дверью, что-то говоря. Слава высвободилась от Вильяма и, закутавшись в простыню, превратившись в куколку бабочки, отвернулась. Вильям опять извинялся, и ей даже показалось, что он сказал что-то по-русски.

4

Откуда-то с улицы доносилась музыка шарманки. Видимо, по улице ехал фургон с мороженым — этой музыкой он оповещал жителей, детвору, что есть мороженое, что можно выбежать из дома и, захватив с собой монеты из копилки, закрывающейся на ключик, купить эскимо или сладкую, холодную, 99 процентов артифишиал флэйвор[2] воду и, может быть, увидеть других детей, сказать им что-то, похвастать… Этот фургон с мороженым был происшествием в районах резиденций Лос-Анджелеса.

Слава встала — Дагласа не было в постели — и в сумерках, из-за плотно задернутых на окнах штор, подошла к зеркалу в углу комнаты. Овальное зеркало в деревянной раме на ножках — country style. Лизнув палец, она стерла темные пятна от размазанной вокруг глаз туши. Скуластая девушка вошла в ванную и, обернув голову полотенцем, чтобы не мочить волосы, встала под душ.

Кто-то вошел и сразу вышел. Через несколько минут дверь опять открыли. Слава стояла под водой, за плотной занавеской. Она почувствовала какой-то идиотский страх и крикнула: «Даглас, это ты?» Да, это был он.

— Зачем ты встала? — Он отодвинул занавеску в сторону и заглянул.

— Не волнуйся, я только на минутку, Билли. Можешь пойти сказать своей маме, что я почти ушла, — она задернула занавеску и подставила лицо под воду.

— Не торопись. Она уехала. Должна была уехать вчера. Но… Ты хочешь что-нибудь? Сок, кофе?

— Пиво! Если тебя интересует.

— Е-е, славянская привычка избавляться от похмелья. Знакомо.

— Вот и хорошо, что тебе знакомо. — Слава вышла, уже без полотенца на голове.

Она поискала расческу у раковины. Волосы ее были немного влажными, спутавшимися. Вильям стоял сзади. Он обнял ее, и влажные волосы коснулись его лица. «Норка промокшая», — подумал он.

— Ох, слушай… — она не закончила, что хотела сказать, подумав, что он, видимо, не первый раз в такой ситуации, что какое ее дело и что, в какой-то степени, это было оригинально и необычно. Она завернулась большим полотенцем и вышла в комнату.

На одном окне штора была отодвинута, и из него был виден кусок участка с кустами и деревьями. Березами. Слава захохотала:

— Это ты, Билли? Пытаешься создать атмосферу России?!

Вильям сказал, что его отец посадил эти березы двадцать лет назад. Он и его отец.

— Удивительно, что твоя мама их до сих пор не уничтожила.

— Не волнуйся, она это делает. Время от времени. Сейчас это не так часто, и она стала цивилизованной. Пользуется электропилой.

— Она настолько «нервная»? Вы должны положить ее в госпиталь.

— Она только шесть месяцев как оттуда. Я принесу тебе пиво.

Слава стояла у окна, думая, что это сумасшедший дом. Она нашла сигареты в кармашке пелерины и открыла штору на другом окне. Оно выходило на бассейн, полный опавших листьев, падающих с дерева на самом краю бассейна, трогающего воду ветками. Вода была мутной.

— Почему это так? — Она обернулась к вошедшему с кружкой пива Вильяму.

— Его надо очистить. Ну, вот придут и очистят его. Тебе не нравится так? Лучше с опавшими листьями, чем хлорированно-голубой, нет?

Слава оглядела комнату. В ней почти не было мебели, за исключением кровати «вечного студента» — матраса. Зеркало, два кресла. Высокая ваза с сухими цветами. Рядом — что-то вроде колонны с широким верхом. Какие-то мелкие предметы лежали там: фото, часы, пепельница. Она подошла сбросить пепел с сигареты и взглянула на фотографии. На одной Даглас был с высокой рыжей женщиной. Она была очень худая, и все мышцы ее были напряжены. Включая и мышцы лица. Взгляд казался заиндевевшим, как стекло, схваченное инеем.

— Это твоя мать? — Слава показала ему фото, и Вильям кивнул. — Ты не похож на нее… Она совсем не… старая.

— Я похож на отца и да, она не старая, ей… Ты хочешь выйти?.. Вот, на. — Вильям принес из ванной комнаты и протянул ей апельсиновый халат.

Они вышли, прошли по коридору и оказались в большущей комнате. Со множеством окон. И со шторами на них.

— Какое противоречие. Это, видимо, безумно светлая комната. И в то же время — все эти занавески, шторы… — Слава стояла лицом к стене с огромным зеркалом в позолоченной раме, с антикварным буфетом под ним, наполненным хрусталем, серебряными подносами, ведерками, тысячью мелочей. — Как… — она не закончила, потому что не совсем поняла свое впечатление: буржуазно, мещански, богато?..