Лягушки - [83]

Бегу с воплями, но лягушки преследуют вплотную, и от них никак не оторваться. Оглянулась, а там такое, что душа в пятки ушла: десятки тысяч лягушек накатываются валом, как войско, – все квакают, прыгают, сталкиваются, теснят друг друга в быстро несущемся бурном потоке. А еще с обеих сторон тропинки выпрыгивают, выстраиваются передо мной, пытаются задержать, а иные неожиданно появляются из зарослей травы и бросаются на меня. Я в тот вечер была в просторной шелковой черной юбке, так эту юбку лягушки своими внезапными нападениями всю располосовали. Одна аж заглотила целую полосу оторванного шелка, подавилась и откатилась в сторону, сверкнув белым брюхом и царапая передними лапами щеки.

Когда я добежала до реки и увидела каменный мостик, сияющий под луной серебристым светом, от разодранной лягушками юбки почти ничего не осталось. Почти голая забежала на мостик и встретила там мастера Хао.

В тот момент я никакого стыда не испытывала, да и вообще не очень-то понимала, что хожу с голым задом. Вижу, посреди моста сидит человек в дождевой накидке из тростника и большой конической шляпе и катает в руках что-то поблескивающее серебром – только потом я узнала, что в руках у него был ком глины. Для лепки «лунных» кукол используется «лунная» глина. Тогда я вообще не разглядывала, кто это, не важно кто, главное – человек, мой спаситель. Бросилась к нему на грудь, забилась под его накидку. Ощутила грудью исходящее от этого человека тепло, а спиной – вонючую давящую лягушачью сырость, крикнула: «Спаси меня, братец», – и потеряла сознание.

Своим долгим повествованием тетушка заставила нас прочувствовать все на себе. Из головы не шли все эти мириады лягушек, и по спине пробегал холодок. В кадре появился мастер Хао, он сидел недвижно, как статуя, потом пошла вставка с несколькими глиняными куклами крупным планом и этим мостиком на реке вдали, и снова камера дает ее лицо, ее рот.

– Очнулась – лежу на кане мастера Хао, – продолжала рассказ тетушка, – в мужской одежде. Он обеими руками подносит мне чашку отвара из зеленых бобов, от его аромата я пришла в себя. Выпила отвар, меня прошиб пот, во многих местах на теле жгучая боль, но ощущение этой леденящей слизи, от которой против воли рвался наружу крик, постепенно исчезало. Тело обсыпало лишаем, кололо, зудело, ныло, тут же поднялся жар и начался бред. После отвара мастера Хао миновал какой-то критический момент, у меня сошел слой кожи, тупая боль чувствовалась и в костях. Я слышала в сказках о том, как сбрасывают кожу и меняют кости, и поняла, что со мной это и происходит. Оправилась после болезни и сказала мастеру Хао: «Давай, братец, поженимся».

Договорив до этого места, тетушка была уже вся в слезах.

Дальше в программе рассказывалось, как тетушка с мастером Хао вместе делают глиняных кукол. Прищурившись, тетушка рассказывала мастеру Хао, который, тоже прищурившись, держал в руках комок глины:

– Этой кукле фамилия Гуань, имя Сяосюн – Медвежонок. Отец его ростом метр семьдесят девять, продолговатое вытянутое лицо, широкий подбородок, верхние веки без складки, большие уши, мясистый нос, вдавленная переносица; рост матери метр семьдесят три, длинная шея, острый подбородок, выпирающие скулы, двойные веки, большие глаза, острый нос с горбинкой. В этом ребенке три доли от отца, семь долей от матери… – Под это тетушкино повествование в руках мастера Хао рождался мальчик, которого звали Гуань Сяосюн. Вот камера дает его крупным планом. Мы смотрим на этого мальчика – чуть появился на свет, а на лице уже какая-то неописуемая печаль, – и слезы невольно брызнули из глаз…

5

Я пошел вместе со Львенком осмотреть Китайско-американский центр матери и ребенка Цзябао. Она сразу захотела работать там, но боялась, что не получит рекомендации.

Когда мы вошли, мне показалось, что это похоже не на больницу, а скорее на клуб для высокопоставленных членов. Стояла летняя жара, но в холле шелестел кондиционер и царила приятная прохлада. В ушах ненавязчиво звучала красивая нежная музыка, в воздухе стоял явственный аромат свежих цветов. На центральной стене холла бросались в глаза голубая эмблема центра и восемь больших розовых иероглифов: «Обязательства с рождения, душа полна доверия». Посетителей принимали две симпатичные женщины в белых халатах и белых шапочках. Искренние улыбки, мягкий тембр голоса.

К нам подошла женщина средних лет в белом халате и в очках с белой оправой и дружелюбно спросила:

– Господин, госпожа, чем могу помочь?

– Спасибо, мы так, посмотреть, – сказал я.

Женщина провела нас в зону отдыха в правом крыле холла, где были расставлены широкие ротанговые кресла. Простые стеллажи рядом были уставлены роскошными журналами о женщинах и материнстве, на чайном столике у стола разложены красочные брошюры с краткими сведениями о центре.

Женщина принесла два стакана холодной воды из кулера и с улыбкой удалилась.

Листая брошюру, я увидел фотографию женщины-врача средних лет – сверкающий лоб, длинные дуги бровей, приветливый взгляд, на носу очки без оправы, белоснежные ровные зубы, добрая улыбка. На груди бейджик с фотографией. У левого плеча надпись: «Китайско-американский центр матери и ребенка Цзябао – идеальный для вас натальный центр нового типа, здесь не может быть ощущения холода, здесь разливается тепло, гармония, искренность, домашняя обстановка, вы испытаете настоящее аристократическое обслуживание…» У правого плеча было напечатано: «Мы строго соблюдаем принятую Всемирной медицинской ассоциацией Женевскую декларацию 1948 года, лечим честно и с достоинством, в первую очередь думаем о здоровье больного, храним известные нам его тайны, всемерно оберегаем честь и благородные традиции врачебного дела…»