Уважаемый сенсей Йошихито Сугитани,
Прошло всего несколько месяцев, как мы расстались, но у меня как сейчас перед глазами дни, проведенные вместе с утра до вечера в моих родных местах. Мы глубоко тронуты тем, что, несмотря на преклонные года и немощь, Вы пересекли моря и страны и приехали сюда, в эти отсталые, глухие места, чтобы живо побеседовать со мной и местными любителями литературы. Ваш обстоятельный доклад на тему «Литература и жизнь», с которым Вы выступили перед нами на второй день нового года утром в актовом зале уездного гостевого дома, мы записали на магнитофон и уже перенесли на бумагу. Это позволит осуществить нашу мечту: напечатать его ограниченным тиражом в журнале «Вамин»[1], уездном издании по литературе и искусству, чтобы те, кто не смог в тот день прослушать Ваше выступление, тоже получили возможность изведать изящество Вашей речи и получить пользу от Ваших наставлений.
В то утро мы вместе сходили навестить мою тетушку по отцу, более пятидесяти лет проработавшую акушером-гинекологом. Говорит она очень быстро, да еще с ярко выраженным местным говорком, поэтому Вы наверняка не все поняли из ее рассказа, но Вы ему поверили, и это, конечно, произвело на Вас глубокое впечатление. В своем выступлении на второй день нового года Вы неоднократно приводили ее в качестве примера, чтобы проиллюстрировать свои литературные взгляды. Вы говорили, что у Вас в голове уже сформировался образ женщины-врача, которая мчится на велосипеде по скованной льдом реке; с медицинской сумкой за плечами и зонтиком в руке, закатав штанины, шагает вперед, несмотря на кишащих вокруг лягушек; измазанными в крови руками со звонким смехом принимает ребенка; беспокойно курит в небрежно накинутом халате… Эти образы в Вашей речи то составляли одно целое, то разбивались каждый по отдельности, словно набор изваяний одного и того же человека. Вы вдохновляли любителей литературы нашего уезда на то, чтобы на основе жизни моей тетушки создать волнующие произведения – повесть, поэму, пьесу. Какой творческий энтузиазм Вам удалось поднять, сенсей, сколько людей загорелись желанием это осуществить! Один собрат по перу из уездного дома культуры уже пишет роман о деревенской акушерке. Не хочу перебегать ему дорогу, хоть я в биографии тетушки разбираюсь куда больше, чем он, но раз уж пишет, пусть пишет. Я, сенсей, задумал написать о жизни тетушки пьесу. Когда вечером того второго дня нового года мы сидели рядом на кане[2] и вели оживленную беседу, Вы дали высокую оценку пьесам французского писателя Сартра и подробнейшим образом анализировали их со своей оригинальной точки зрения, и меня точно осенило, будто завеса с глаз упала! Я должен написать замечательную пьесу, такую как «Мухи», «Грязными руками», решительно устремиться к цели великого драматурга. Я следовал Вашему наставлению: не надо торопиться, мало-помалу, терпеливо, как лягушка, сидящая на листе лотоса и поджидающая какую-нибудь козявку; а обдумав, браться за кисть, стремительно, как лягушка прыгает за этой козявкой.
Когда я провожал Вас в аэропорту Циндао, Вы выразили надежду, что я сообщу Вам историю тетушки в виде письма. Тетушкина жизнь еще не завершилась, но ее уже можно описывать такими возвышенными выражениями, как «величественная и грандиозная», «нестабильная и колеблющаяся». Историй про нее столько, что не знаю, какой длины получится это письмо. Вы меня, пожалуйста, извините, но позвольте уж, я буду писать как придется, докуда допишу, и хорошо, как долго смогу писать, столько и напишу. В эпоху компьютеров писать письма кистью на бумаге уже стало считаться расточительством, но это и радость. Так что хочется, чтобы Вы, получая мои письма, тоже могли испытывать радость, как в стародавние времена. Заодно сообщаю, что мне сказал по телефону отец: в двадцать пятый день первого месяца на старой сливе у нас во дворе, той, про которую Вы из-за ее причудливой формы сказали, что она «брызжет талантом», распустились красные цветы. Множество людей приходит к нам во двор полюбоваться ею, тетушка тоже приходила. Отец говорит, что в тот день случился большой снегопад, пушистые снежинки пахнут цветами сливы, и аромат стоит такой, что сразу проясняется в голове.
Ваш ученик Кэдоу (Головастик)
21 марта 2002 года,
Пекин
В наших краях, сенсей, издавна повелось нарекать ребенка при рождении какой-нибудь частью тела или органом. Например, Чэнь Би (Нос), Чжао Янь (Глаз), У Дачан (Толстая Кишка), Сунь Цзянь (Плечо)… Отчего так повелось, я не разбирался, наверное, склад ума такой, когда считают, что чем дряннее имя, тем дольше жизнь, или матери так головой подвигаются, что, мол, ребенок – кусочек плоти ее. Теперь это не в ходу, молодые родители не желают называть детей этакими странными именами. Нынче у нас по большей части выбирают имена изящные и своеобычные, как у героев гонконгских, тайваньских и южнокорейских телесериалов. Дети, которых когда-то назвали по частям тела, в основном поменяли имена на более благозвучные, но есть и такие, кто не поменял, как, например, Чэнь Эр (Ухо) или Чэнь Мэй (Бровь).
