Лягушки - [81]
– Однажды этот мерзавец вдруг вызывает меня к себе в кабинет, – продолжала тетушка. – Все женщины в больнице боялись заходить к нему. Я-то, конечно, не боюсь, у меня в кармане ножичек, враз кастрирую ублюдка. А он и чайку пожалуйста, и улыбка во весь рот, и без конца в лести упражняется, как говорится, рисовым отварчиком потчует. «Есть что сказать, выкладывайте напрямую, заведующий Хуан, – говорю, – что ходить вокруг да около». Тут он делано хохотнул и говорит: «Старшая тетушка! – Мать его, еще старшей тетушкой называть смеет. – Вы меня своими руками на белый свет приняли, на ваших глазах я и вырос, вам все равно что родной сын». – «Ну куда уж мне, – говорю, – вы начальник важного учреждения, а я – простая акушерка. Будь вы моим сыном, мне нужно было бы просто помереть от счастья. Говорите уже напрямую, что там у вас». Он снова делано хохотнул, а потом нагло заявляет: «Совершил вот оплошность, какая нередко с нами, ответственными работниками, случается – ослабил на время контроль и Ван Сяомэй обрюхатил». – «Поздравляю! – отреагировала тетушка. – Что тут сказать, раз Ван Сяомэй беременна принцем крови, будет кому продолжать дело у нас в больнице!» «Вам, старшая тетушка, только бы шуточки шутить, – говорит, – а я от кручины который день ни есть ни спать не могу. – Оказывается, эта скотина, тоже, бывает, ни есть ни спать не может! – Развестись мне предлагает, говорит, если не соглашусь, в уезд обратится, в комиссию по проверке дисциплины». – «И с чего бы это она? – говорю. – Разве вы, чиновные, не заводите „вторых мамашек“, содержанок сплошь и рядом? Покупаешь ей загородный дом, обеспечиваешь, и все дела, разве не так?» – «Вы, старшая тетушка, надо мной не подшучивайте. Заводить „вторых“ или „третьих“ – это дело такое, не для общего сведения, как говорится, „на стол не выставишь“. К тому же, откуда у меня деньги ей на загородный дом?» «Ну тогда разводись», – сказала я. Тут он свою лошадиную физиономию и опустил. «Старшая тетушка, – говорит, – вы же не можете не знать, что мой тесть и младшие братья жены – мясники, настоящие бандиты, стоит им узнать, как пить дать зарежут». – «Но вы же заведующий больницей, ганьбу высокого ранга!» – «Да будет вам, старшая тетушка, заведующий здравпунктом маленького городка, уж вам ли не знать, что эта должность ни во что не ставится. Вы бы лучше не смеялись надо мной, а помогли найти выход». – «А какой выход я могу предложить?» – «Ван Сяомэй перед вами преклоняется, она мне об этом не раз говорила. Она никого слушать не будет, а вас послушается». – «И что вы хотите от меня?» – «Поговорите с ней, чтобы она избавилась от ребенка». – «Хуангуа, – обозлилась я, – не стану я больше заниматься этим делом в нарушение законов небесных и человеческих! Я за всю жизнь своими руками не по своей воле больше двух с лишним тысяч младенцев угробила! Никогда больше не стану делать этого. Так что быть вам отцом! Ван Сяомэй такая красивая, и ребенок наверняка красивый родится, вот славно будет. Поговорите с Ван Сяомэй, дождетесь, когда будет срок, и я приму у нее роды!»
– Махнула я рукой с досады и ушла, – рассказывала дальше тетушка, – а в душе радуюсь. Но у себя в кабинете села, выпила стакан воды и распереживалась. Этому негодяю Хуангуа остаться без потомства больно хорошо, да вот Ван Сяомэй жалко, что в таком теле понесла худое семя. Я приняла так много детей, что главный вывод сделала следующий: среди добрых людей и худых меньшая часть есть результат воспитания, приобретенного при жизни, а большую часть определяет наследственность. Вы можете критиковать теорию кровного родства, но я на практике знаю, что это верно. Таких худых потомков, как от Хуангуа, хоть в храм определи после рождения, все равно развратным монахом вырастет. Хоть я в душе за Ван Сяомэй и переживаю, но не могу же я идеологическую работу с ней проводить, не могу с такой легкостью снять бремя с этого негодяя Хуангуа. Даже если в мире будет на одного развратного монаха больше. Но в конце концов аборт Ван Сяомэй я сделала.
Об этом меня умоляла она сама. Встала передо мной на колени, ноги обхватила, все штаны мне соплями вперемежку со слезами перепачкала. «Тетушка, – всхлипывала она, – тетушка, я на его удочку попалась, он меня обманул, пусть хоть большой паланкин с восьмеркой носильщиков присылает, не пойду я за него, скота этакого. Тетушка, помоги мне, не хочу я этого худого семени…»
Вот так, – тетушка закурила еще одну сигарету, свирепо затянулась, и густые клубы дыма окутали ее лицо, – я ей все и сделала. Ван Сяомэй была готовой раскрыться розой, а он опорочил ее, она завяла и пала. – Тетушка подняла руку и вытерла слезы с лица. Я поклялась никогда больше не делать такие операции, не могу я уже больше, даже если в животе у нее будет покрытая длинной шерстью обезьяна, тоже не стану. Стоит мне услышать хлюпанье флакона отрицательного давления, как тут же чувствую, будто большая ручища сердце сдавливает, все крепче и крепче, боль такая, что всю потом прошибает, круги плывут перед глазами, с окончанием операции я тоже валюсь на пол без движения…
