Лягушки - [80]

Вот при таких обстоятельствах я и вставил в проигрыватель компакт-диск Ван Ганя.

Наверное, для чужаков это и режет слух, а для нас под слезные мелодии мяоцян[89] перед глазами разворачивалась жизнь тетушки и мастера-ваятеля Хао.

Должен честно признаться, вслух я свое отношение к браку тетушки и мастера Хао не выражал, но в глубине души был против. Отец, старшие братья и невестки разделяли мою точку зрения. Нам казалось, что тетушка и мастер Хао не пара. Мы с малых лет ждали, когда тетушка выйдет замуж, и пережитое ею с Ван Сяоти мы воспринимали сначала с огромной гордостью, а в конечном счете с ничем не сравнимой скорбью. То, что было потом с Ян Линем, совсем не как с Ван Сяоти и не подходило нашим идеализированным представлениям. Но Ян был большой чиновник, считай, куда ни шло. Даже выйди она за сохнувшего по ней Цинь Хэ, и то, по сравнению с этим мастером Хао… Мы уже были уверены, что тетушка приготовилась жить одна до старости, даже обсуждали, кто будет тогда заботиться о ней и провожать в последний путь, а она вдруг возьми да выйди за мастера Хао. Мы со Львенком тогда жили в Пекине и, узнав об этой новости, поначалу были ошарашены, потом посчитали это вздором и в конце концов расстроились.

Программа эта называлась «Лунные куклы», и имелось в виду, что рассказ в ней пойдет об искусном ваятеле мастере Хао, но на самом деле главным персонажем была тетушка. Начиная со встречи журналистов во дворе и кончая показом во всех деталях рабочего места мастера Хао и склада, где хранились его глиняные куклы, она везде была в центре кадра. Тетушка все время пребывала в движении, живо и образно обо всем рассказывала, а этот мастер Хао спокойно сидел за верстаком с блуждающим взглядом и ничего не выражающим лицом, словно дремлющий старый жеребец. Неужели все мастера ваяния, достигнув определенных высот, превращаются в подобие дремлющих старых кляч? Слава о мастере Хао гремела, но если вспомнить, за всю жизнь я видел его всего пару раз, не больше. Я видел его впервые через много лет, да и то на телеэкране, с тех пор как встретил его в темноте в тот вечер, когда мы отмечали «набор в авиацию» моего племянника Сянцюня. Весь седой, но лицо румяное, безмятежное, во многом чувствуется, что человек незаурядный, то что называется, «манеры бессмертного и облик даоса». После этой программы я, сам того не ожидая, понял, почему тетушка вышла за него.

Тетушка закурила, глубоко затянулась и чуть ли не уныло произнесла:

– Брак штука такая, это уж как на небесах назначено. Я вам, молодым людям, это говорю не для того, чтобы пропагандировать идеализм – раньше я была завзятым материалистом, – но в таких вещах, как брак, не верить в судьбу невозможно. Ну хоть его спросите. – И тетушка указала в сторону сидевшего прямо, как глиняный божок, мастера Хао. – Он ведь и во сне не мог представить, что женится на мне.

– Тысяча девятьсот девяносто седьмой год, мне шестьдесят, – рассказывает она, – начальство отпускает меня на пенсию. Я, конечно, ни на какую пенсию не собиралась, но и так уходила на пять лет позже других, так что возразить было нечего. Заведующий здравцентром – вы его знаете, этого скота, добра не помнящего, сынка высокопоставленного «желтопузого» из Хэсицунь, подлеца этого по прозванию Хуангуа – Огурец, ведь подумать только, я тогда и его, ублюдка, из живота матери вытаскивала – в медучилище два с половиной дня только и проучился. Выслушивает больного, так где сердце, где легкие не определит, укол делает, так вену не найдет, пульс проверяет, так не знает даже трех основных точек биения, и вот такой полудурок стал-таки заведующим здравцентром! В тот год, когда он пошел в медучилище, я все же пришла к начальнику отдела здравоохранения Шэню и рассказала ему что и как. Но этот негодяй из тех, что «получив власть, с людьми не знаются». Ни на что не способен, только в двух вещах силен: первое – угощать, дарить подарки и подхалимничать, а второе – соблазнять взрослых девушек.

Тут тетушка стала бить себя в грудь и топать ногами от горя и ярости:

– Какая я дура набитая, пустила козла в огород, помогла злодею творить преступления! С его подачи в больнице тогда развелось молодых девиц. Ван Сяомэй из деревни Ванцзячжуан только исполнилось семнадцать. Длинная коса, белая кожа, овальное лицо, длинные ресницы, порхающие словно крылья бабочки, большие живые говорящие глаза. Все, видевшие ее, говорили, что она красавица и что, попадись она на глаза Чжан Имоу[90], стала бы большей знаменитостью, чем Гун Ли или Чжан Цзыи[91]. Чжан Имоу она так и не дождалась, но Хуангуа, этот сластолюб, ее обнаружил. Он примчался в Ванцзячжуан и своим длинным языком, способным заболтать и мертвого, еле уговорил родителей Ван Сяомэй отпустить ее в здравцентр учиться у меня акушерскому делу. Хоть и было сказано, что она будет учиться у меня акушерскому делу, эта Ван Сяомэй ни на один день в акушерском отделении не появилась. Ее узурпировал этот развратник Хуангуа, целыми днями вертелась вокруг него. О том, что они вечером занимались этим делом, уже не говорю, среди бела дня тоже, многие видели. А как натешились этим, айда в уездный город за казенный счет банкеты закатывать, приглашать тамошних чиновных, привлекать тех, кто подумывал в уезд перебраться. Вы вообще видели его, эту смерть ходячую? Полметра росточком, морда лошадиная, губы синие, меж зубами щели, десны кровоточат, изо рта так разит, что лошадь сдохнет. И вот эта образина еще метит в заместители уездного отдела здравоохранения. Таскал Ван Сяомэй за собой, как «тройное сопровождение»