Лунный парк - [66]

– Привет, – сказал Робби, – как там все прошло?

Я не знал, что ответить. Я стал своим отцом. Робби стал мной. В его чертах я видел отражение себя – в нем отражался весь мой мир: каштановые с рыжинкой волосы, высокий нахмуренный лоб, полные губы, всегда поджатые в задумчивости или предвкушении, карие глаза, где водоворотом кружилось с трудом скрываемое замешательство. Почему я не замечал его, пока не потерял? Я опустил голову. Понадобилась минутка, чтобы переработать полученный вопрос. В итоге я пожал плечами и сказал:

– Все прошло… нормально.

Во время очередной паузы я сообразил, что все еще пялюсь на компьютер, а Робби прикрывает его спиной. Робби обернулся через плечо – подчеркнутый жест, напоминающий мне, что пора заканчивать визит и проваливать.

Я снова пожал плечами.

– Хм, я просто зашел проверить, почистили ли вы зубы. – Фраза эта была такой провальной, так не свойственной для меня, что от ее неуместности я даже покраснел.

Робби кивнул, встал перед компьютером и сказал:

– Брет, я сегодня смотрел кое-что про войну, и мне захотелось прояснить одну вещь.

– Да?

Конечно, было бы здорово, если б он и вправду что-то там хотел «прояснить», но я знал, что это не так. В его любопытстве сквозила какая-то мстительность. Но мне очень хотелось навести мосты, и я заставил себя поверить, будто этим вопросом он не отвлекает меня от того, что знать мне не положено.

– Что именно, Роб? – Я старался казаться озабоченным, но фраза прозвучала без интонаций.

– Меня призовут? – спросил он, насупившись, как будто действительно хотел получить от меня ответ.

– Хм, навряд ли, Робби, – ответил я, медленно продвигаясь к кровати, на которой лежала Сара. – Я не уверен, есть ли теперь призыв.

– Говорят, что скоро опять введут, – сказал он. – А что, если, когда мне исполнится восемнадцать, война еще не закончится?

Мозг заметался в поисках ответа, пока не нащупал:

– К тому времени война уже кончится.

– А если не кончится?

Теперь он был учителем, а я – учеником и объектом манипуляции, поэтому мне пришлось присесть на край кровати, чтобы сосредоточиться на разыгрывавшейся передо мной сцене. Впервые за все время после моего переезда Робби завел со мной разговор, и когда я стал думать почему, в животе у меня заныло: а что, если Эштон Аллен уже связался с ним? Что, если Эштон предупредил его о Надин и обнаруженных мейлах? Глазами я рыскал по комнате в поисках подсказки. В углу стояли две коробки, наполовину наполненные одеждой, с надписью «АРМИЯ СПАСЕНИЯ», и, борясь с нарастающей паникой, к которой уже можно было привыкнуть, я тяжко сглотнул. Я понял: сцена эта отрепетирована настолько, что можно предугадать заключительные реплики. Я снова посмотрел на Робби и не смог избавиться от чувства, будто под его безразличием скрывается отвращение, а под отвращением – ненависть.

Он, казалось, заметил мои подозрения, когда я уставился на ящики, и спросил уже с нажимом:

– А что, если не кончится, пап?

Взгляд мой перескочил на него. Это «пап» прозвучало неискренне. Он играл, и инстинкт подсказывал мне подыграть ему, ведь только так я мог найти какие-то ответы. Хотелось разбить ложное представление и добраться до более глубокой правды – какой бы она ни оказалась. Я не желал идти на поводу, принимать его притворства, нужно, чтоб он был со мной искренним, настоящим. Но даже если теперь он прикидыв, все равно разговор завязался, и я хотел, чтоб он продолжился.

– Ну, ты же не хочешь… умереть за родину, – сказал я медленно, задумчиво.

На слове «умереть» Сара перестала возиться с игрушкой и тревожно посмотрела на меня.

– И что ж мне тогда делать? – спросил он без выражения, почти равнодушно. – Если меня все-таки призовут?

Пока я формулировал ответ, наступила долгая пауза. Я старался придумать простой практический совет, но, взглянув на коробки для Армии спасения, я вдруг напрягся и решил закончить эту игру. Я прочистил горло и, глядя ему прямо в глаза, сказал:

– Я б сбежал.

В ту же секунду фальшивый огонек, оживлявший Робби, погас, и не успел я переформулировать ответ, как сын опять замкнулся в раковину.

Он знал, что я бросил ему вызов. Он все еще стоял перед компьютером, и мне хотелось сказать ему, что можно уже и отойти, что лица пропавшего мальчика уже не видно и не нужно прикрывать то, чего нет. Я беспомощно посмотрел на Сару – она шепталась с игрушкой, – потом снова на Робби.

– Почему твоя сестра не у себя? – тихо спросил я.

Робби пожал плечами. Он уже впал в привычную молчаливость, глаза его стали отстраненными и холодными.

– Мне страшно. – Сара прижала к себе Терби.

– Чего ты боишься, малышка? – спросил я и сделал движение к ней, хотя Терби и заставлял меня держать дистанцию.

– Пап, а в нашем доме есть чудовища?

На этих словах Робби отошел от компьютера – теперь на экране пульсировал лунный пейзаж; уверенность, что я замкнусь на разговоре с его сестрой, позволила ему расслабиться, так что он снова сел, скрестив ноги, и продолжил видеоигру.

– Нет-нет… – Я поежился: сознание осветилось яркими вспышками образов, которые наснились мне со времени Хэллоуина. – А почему ты спрашиваешь, малыш?

– Я думаю, в нашем доме завелись чудовища, – сказала она хрипло, заторможенно и обняла игрушку.