Лук для дочери маркграфа - [8]

Судья в одеянии, прилипшем к взмокшему телу, наскоро расспросил Такко о семье и роде занятий, выслушал слугу маркграфа, стражников и вернулся к обвиняемому:

— Танкварт Велеринг, шестнадцати лет, сын ювелира с Аранских гор, без определённого места жительства и рода занятий, ты обвиняешься в краже серебряной статуэтки весом в одну марку. Признаёшь ли ты свою вину?

— Нет, — ответил Такко.

— Могут ли хотя бы двое уважаемых граждан Эсхена подтвердить твою невиновность?

Такко покачал головой.

— Всё ясно. Обвиняемый не признал свою вину и приговаривается к трём годам горных работ. Суд окончен.

Такко рванулся было протестовать, но слова застряли в горле. Да и как объяснить, если пропавшую вещь нашли в его мешке? Маркграфа и его слугу здесь все знают, а Такко — бродяга без роду и племени. Никто даже слушать его не будет. Как же глупо всё вышло! Надо было вляпаться накануне того, как они с Вереном должны были навсегда покинуть этот город, будь он проклят!

Ночь в камере прошла без сна. Мешали жара, мухи, храп и перебранки стражников, а больше всего — мысль, что Верен уже милях в десяти от Эсхена[6]. Выбирает место для ночёвки, рассёдлывает лошадей, разводит костёр… Лошади шумно пережёвывают овёс, щиплют сочную летнюю траву, на огне булькает ароматная похлёбка, и путники наперебой рассказывают о краях, где им довелось побывать. Такко в отчаянии ударил кулаком стену и едва подавил стон, содрав кожу до крови. Три года горных работ! Легко отделался, за кражу у знатной особы можно было получить и десять; судья явно пожалел мальчишку, даже не стал вырывать признание под пыткой. Но, боги, три года! Такко не солгал, что был сыном ювелира и вырос в горах. Ребёнком он облазил немало старых шахт и знал, каким тяжёлым трудом даются драгоценные металлы и самоцветы. Кем он выйдет с имперских рудников?..

Он от души проклинал Дитмара за жадность, а больше — самого себя за неосторожность. Загляделся по сторонам, будто сам не вырос в богатом доме! Такому разине не то что статуэтку, всю коллекцию можно было подкинуть. И не заметил, дурень, что мешок потяжелел на целую марку! Теперь уже ничего не докажешь. За Дитмара будет свидетельствовать весь город, а за него — разве что Кайса могла бы, но не рискнёт. И правильно сделает.

Под утро Такко задремал, сидя у стены и положив голову на руки. Разбудило его громыхание ключей и лязг замка. Его отвели обратно в комнату, где проходил суд. Он брёл, не разбирая дороги, но разом очнулся, услышав знакомый голос:

— Исключительно честный молодой человек… несомненно, ошибка… пораскиньте мозгами!..

Маркграф Оллард возвышался над судьёй, как часовая башня над приземистым домиком. В руках он держал злополучную статуэтку. Увидев Такко, он приветливо улыбнулся ему, поманил его к себе и протянул пропавшую вещь.

— Ты говорил, что ты сын ювелира. Умеешь определять серебро на вес?

— Конечно, — кивнул Такко. Взял статуэтку и, едва взвесив её в руке, удивлённо поднял брови и нерешительно взглянул на маркграфа.

— Она пустая внутри, — улыбнулся Оллард. — Я купил её не ради ценности, а из интереса. Не думаю, что сын ювелира мог украсть вещь, в которой нет и четверти марки! Продать её невозможно, на дне наше родовое клеймо. Боюсь, о городе Эсхене пойдёт дурная слава, раз те, кому доверено вершить правосудие, не удосуживаются проверить слова обвинителя, пусть даже его хозяин и носит высокий титул!

Пока судья бормотал извинения, бросая убийственные взгляды в сторону стражников, Такко вернули вещи. Кошель, ясное дело, был пустым, зато инструменты не пострадали. Он уже собрался к выходу, когда маркграф остановил его.

— Я твой должник, — сказал он, — и желаю хотя бы частично возместить ущерб, понесённый из-за излишнего рвения моего слуги. Твой друг наверняка покинул город, и потому…

— Благодарю вас, господин маркграф, но мне нужно спешить, — быстро сказал Такко. — Не беспокойтесь об этой досадной случайности. Всё в порядке. Благодарю вас за помощь.

Он коротко поклонился ему и судье и почти выбежал на улицу. Старый Гест мог и отложить отъезд. Быть может, он ещё успеет покинуть Эсхен с обозом.

Хозяйка, верно, увидела его издали и, когда Такко подошёл, ждала у ворот, скрестив на груди руки и плотно сжав губы. Под её тяжёлым взглядом он поднялся в комнату, которую две недели делил с Вереном, и убедился, что друга и след простыл. Сунуть в мешок немногие оставшиеся вещи и закинуть на спину оружие было недолгим делом.

В который раз Такко оказывался на улице без денег и друзей. Зато лук и полный колчан были при нём, а значит, можно было пережить любую беду.

* * *

Вечер застал Такко на берегу реки. Работы и жилья ему было не найти. Слухи распространялись по Эсхену быстрее пожара, и было трудно понять, в чём его бóльшая вина: в том, что умудрился попасть под суд или что посягнул на единовластие Дитмара. Со слов хозяйки он знал, что старый Гест ушёл вчера вечером, Верен с ним, и было поздно догонять их. Кошель был пуст. Продавать было нечего. О луке речь не шла, а остального добра было всего ничего: сменная рубаха, поношенный плащ да нехитрый лучный инструмент с разными дорожными мелочами. О том, чтобы добраться до Нижнего Предела без еды и денег, и думать было нечего. Мысль о Кайсе Такко выбросил из головы раньше, чем она оформилась. Просить под дверью убежища и ужина он точно не станет. Собственно, решать было нечего, выход оставался только один, но идти к Олларду не хотелось, и Такко оттягивал неизбежное как мог. Три серебряные марки за месяц необременительного труда были слишком заманчивым предложением, чтобы оказаться правдой.