Лук для дочери маркграфа - [9]

На другом берегу реки поднимались дымные столбы. В деревне наверняка нужны работники для сбора урожая, только мало чести воину в таком труде…

По мосту простучала карета, запряжённая парой холёных коней. Такко легко разглядел на дверце герб Оллардов. Интересно, зачем маркграф ездил в деревню?

— Дочку к травнице возил, — подсказал бесцветный голос.

Такко обернулся, мысленно обругав себя: хорош воин, к которому подкрадываются сзади! За спиной стояла пожилая лавочница, у которой они с Вереном пару раз покупали овощи. В руках у неё болтались два деревянных ведра.

— Напугала? Я по этой тропинке шестьдесят лет хожу, ни одной травинки не шелохну… Посторонись-ка, дай воды набрать.

— Отчего не на колодце? — спросил Такко, забирая у неё вёдра. Вода под мостками разбежалась кругами, разбив отражение облаков.

— А зачем мне такой крюк делать? Дом-то — вон он! — указала старушка на беленые стены, видневшиеся сквозь прибрежные заросли. — Этой тропинкой и ходим, мать моя ходила, и бабка, и внучки мои будут ходить.

— Я донесу, — Такко подхватил вёдра. Ему не хотелось снова оставаться одному. Вот ведь как бывает — живёт человек шесть десятков лет на одном месте, топчет одну и ту же тропу, знает здесь каждую былинку, каждое брёвнышко в мосту, каждое яблоко на яблоне. Ни за что не хотел бы Такко себе такой жизни, но неудачи последних дней заставили его остро ощутить своё одиночество. Скоро уважаемые жители Эсхена потянутся из трактира по домам, в деревнях вернутся с полей работники, путники на дорогах разведут костры и повесят котелки. Один Такко останется без ужина и компании, и ещё неизвестно, что хуже.

— …Как родилась, так и болеет, — лавочница снова говорила об Агнет. — Редкий день у их дома лекарская коляска не стояла… Других-то детей не было, а может, помирали враз…

Такко вспомнил портрет в кабинете маркграфа.

— А мать жива? — спросил он.

— Жива, только из замка не выходит. Говорят, умом тронулась. Мы давно её не видали, год шестой, что ли…

В подступающих сумерках была отчётливо видна башня замка, возвышавшаяся над лесом за деревней. Толстые стены и узкие окна-бойницы наверняка видели немало сражений. Последние лет двести в Империи царил мир, и по всей стране строили совсем другие замки и ратуши — полные света и воздуха, с высокими стрельчатыми арками, которые чудом держались на тонких колоннах. Замок Оллардов был из старых, заставших времена, когда молодая Империя мечом и золотом расширяла свои земли.

Такко не спешил, приноравливаясь к неторопливому шагу хозяйки, но белёные стены дома приблизились быстрее, чем ему хотелось. Он с сожалением поставил вёдра на крыльце, но лавочница, быстро оглядевшись, распахнула перед ним дверь.

— Фасоли наварила, одной не съесть… Мои-то в деревне на малине, — подмигнула она, и Такко понял — были бы дома остальные члены семьи, не видать ему ужина.

— До восьми годов в коляске гуляла… — продолжала хозяйка рассказ об Агнет, стуча утварью у печки. — Ноги-то у неё здоровые, а силёнок совсем нет.

— Откуда вы знаете? — удивился Такко.

— Да как же не знать? Лекарей-то у нас только двое, братья родные… Их отец принимал меня на свет… О чём им вечерами в трактире говорить, как не о людских хворях?

В миску шлёпнулась порядочная порция фасоли. От сытной еды тянуло в сон. А хозяйка уже рассказывала о маркграфе:

— С малых лет всё что-то мастерил, всё какие-то ящики ему везли то с Нижнего, то ещё откуда, а в них стружка шуршит и железки брякают. Ты вот с деревяшками возишься, а он всё железки перебирал… Да что я тебе рассказываю! Посиди-ка…

Она долго копалась в сундуке и наконец положила перед лучником пёстрый свёрток. Под бесконечными слоями ткани оказалась вырезанная из берёзы лягушка, из спинки которой торчал ключ. Двух поворотов хватило, чтобы она скакнула по столу, заставив Такко широко раскрыть глаза, а старушку — радостно взвизгнуть.

— Видал такое? — спросила она, снова заводя игрушку. Такко покачал головой. Он, конечно, слышал о механических забавах и даже музыкальных аппаратах, но о том, чтобы увидеть их на базарах, и думать было нечего. Стоили они баснословных денег, если их вообще можно было купить; скорее, получить в дар от расщедрившегося мастера.

— Сам мастерил? — не поверил Такко, не отрывая глаз от вновь прыгнувшей по столу игрушки.

— Говорю же, с малых лет возится, — ответила старушка и принялась заворачивать драгоценный подарок. — То железки ему везли, то книги… Сюда-то мало, а в замок, говорят, чуть не каждый месяц подводы приходили.

Уходить от гостеприимной хозяйки не хотелось, но рассчитывать ещё и на ночлег было бы глупо. Такко отодвинул пустую миску, но старушка, похоже, была рада слушателю: на столе появилась чашка с ягодами, а в кружках задымился травный взвар, щедро сдобренный мёдом.

— В замке, наверное, ещё больше диковинок? — спросил Такко. Горячий и сладкий взвар бодрил, а рассказ лавочницы прогнал остатки сонливости. — Верно, вся знать с соседних земель съезжалась посмотреть?

— Не знаю, не видала. У хорошего мастера завсегда много завистников… Он и не женился ещё, а кто-то повадился, страшно сказать, могилы разрывать! Ни страха, ни совести у людей!