Лук для дочери маркграфа - [35]

— Что за сказку ты рассказывал Агнет? — Оллард подобрался, как всегда, неслышно. Такко вскочил, едва не опрокинув табурет. — Ей понравилось. Помни, я не жду, что моя дочь станет хорошо стрелять, но она не должна ни скучать, ни переутомляться.

— У нас эту сказку рассказывают детям, — пояснил Такко. — Кажется, там не было ничего дурного.

— Разумеется, не было, — усмехнулся Оллард, — иначе Катерина уже примчалась бы ко мне. Как успехи Агнет?

— Мастер Дитмар был прав, — сказал Такко, рассматривая незаконченный механизм. — Лук, который я сделал, не очень хорош. Вашей дочери трудно его натягивать.

Оллард понимающе кивнул и присел на край стола:

— Агнет нездорова. Никто не ждёт, что ты научишь её метко стрелять. Да ты и сам понимаешь, что ей не понадобится держать в руках настоящее оружие.

— Все начинают со слабых луков, — пожал плечами Такко, — но потом крепнут и начинают хорошо стрелять из луков посильнее. А здесь… Признаться, я третий раз ослабляю тетиву, чтобы ей было легче.

Оллард немного помолчал и заговорил, тщательно подбирая слова:

— Видишь ли, Агнет не просто нездорова. Она серьёзно больна. Хочешь знать, что с ней?

Такко кивнул и поморщился — перед уставшими глазами поплыла рябь, очертания мастерской на миг расплылись. Он отёр глаза, Оллард подал ему платок и покачал головой:

— Весьма любезно с твоей стороны беречь свечи, но в следующий раз не считай мои деньги. Жги столько, чтобы глаза не уставали. Так вот, болезнь Агнет такова, что даже незначительные действия отнимают у неё много сил. Когда её ровесники бегали и играли, она не могла ходить из-за слабости. Я тогда придумал особую коляску, от которой она избавилась всего пять лет назад.

— Ваши изобретения вылечили Агнет? — спросил Такко.

— Нет, — с горечью ответил Оллард. — Не вылечили. Болезнь Агнет такова, что её нельзя исцелить. Я бы отдал весь свой дар за то, чтобы вернуть ей здоровье, но это невозможно. Как сказали столичные лекари, у неё недостаточно телесного материала в сердце. Кровь неправильно смешивается, и оттого телу постоянно недостаёт сил.[9] Иногда этот материал нарастает с годами, и, когда Агнет в семь лет наконец пошла сама, мы ждали скорого выздоровления. Но не дождались. Кровь по-прежнему течёт неправильно, и Агнет постоянно не хватает воздуха.

Не хватает воздуха. Такко передёрнуло от воспоминаний: прыжок с высокой скалы и отчаянные попытки выбраться из пузырившейся глубины; нежданное нападение, чужая рука на горле, пока не нашарил на поясе нож; душащие дурные сны. Он вздрогнул и с наслаждением вдохнул холодный воздух подземелья. Хорошо было дышать, хорошо чувствовать себя живым.

— Будешь и дальше учить Агнет? — спросил Оллард, не сводя с него глаз.

— Почему нет? — пожал плечами Такко. — Раз она однажды почти выздоровела, может быть, ей снова станет лучше. Она же неплохо стреляла, когда приезжали гости.

— Всё может быть, — кивнул Оллард. — Но я бы на твоём месте не надеялся.

Такко опустил взгляд на чертёж, толком не видя линий и букв. Перед глазами стояли бледные щёки и посиневшие пальцы Агнет. Она медленно ходит и кутается в тёплый плащ. Ей не по силам тяжёлые двери, а на лестнице Катерина всегда настороже, чтобы воспитанница не споткнулась. Раньше её медлительность и слабость удивляли Такко, а временами и раздражали. Теперь неизлечимая болезнь словно оградила Агнет стеной, за которой не было места осуждению.

— Раз вашей дочери не нужны уроки, то мне не стоит злоупотреблять вашим гостеприимством, — услышал он свой голос будто со стороны.

— Мы не можем позволить себе ни надеяться, ни отчаиваться, — проговорил Оллард. — Агнет может поправиться, а может и не дожить до зимы. Какая насмешка! Женщина, так боявшаяся идти против природы, подарила мне дочь, которая не может жить без снадобий и постоянного ухода!

— Тогда уроки только расстроят Агнет, — сказал Такко. — Я благодарен за всё, что вы сделали для меня, но мне правда лучше уйти.

Оллард поморщился:

— Теперь я понимаю, отчего у тебя были проблемы с отцом. Ты не слушаешь, что тебе говорят. Я столько раз твердил, что ты можешь оставаться в замке до весны, невзирая на то, будет Агнет стрелять или нет, а ты по-прежнему считаешь, что твоё присутствие кого-то стеснит?

— Но от меня никакого толка. Я даже здесь вам не помогаю, занимаюсь, чем хочу.

— Кажется, стоит снова послать тебя к Берту чистить лошадей, чтобы ты и там был недоволен. Другие бы дорого дали, чтобы хотя бы увидеть книги, которые ты свободно читаешь и даже можешь делать выписки. Я не говорю об инструментах, которые здесь хранятся. Выбрось глупости из головы. И ты, верно, забыл, что помог мне разобраться с той старой историей с кладбищем? Я у тебя в долгу.

— Я почти ничего не сделал. И так и не узнал, что случилось с убитыми во время охоты!

— Да с чего ты взял, что они были убиты?

Такко смотрел на маркграфа в немом изумлении, и Оллард снисходительно пояснил:

— Тебе ведь случалось сталкиваться с местными мастерами. И ты знаешь, что пропавшие были учениками и подмастерьями. Ты и с Бертом работал, а у него пропали оба племянника. Сам сделаешь вывод?

Конечно, Такко помнил Дитмара-лучника и легко мог представить, как жилось его подмастерьям, да и память о подзатыльниках, полученные от конюшего Берта, была свежа. И как он сам не догадался? Трудно представить лучшее время для побега, чем тёмная осенняя ночь. Работы окончены, ярмарки позади, в кошелях редко у кого не скопилось хотя бы полгорсти монет, и если заранее сложить вещи и припасы в лесу, то улизнуть будет проще простого. Тем более в суматохе охоты. А он-то напридумывал себе загадок…