Лук для дочери маркграфа - [34]

Вопреки его надеждам, упражнения не увеличивали сил Агнет. Она натягивала лук с отчаянным упорством, и в прозрачных глазах по-прежнему сиял горный хрусталь, но пальцы едва удерживали тетиву. Сегодня она была особенно слаба, и Такко пришлось объявить перерыв почти сразу после начала занятия. Он не заметил, чтобы на лице Агнет отразилась обида, но Катерина насторожилась и поспешила завести какой-то пустой разговор, начало которого уже никто не мог вспомнить, но привёл он к тому, что Такко начал рассказывать старую легенду, которую любили у него на родине.

— В то время жил один отважный стрелок. Люди стали просить его сбить с неба лишние солнца…

Агнет слушала, чинно сложив руки на коленях. Вены просвечивали сквозь тонкую кожу, как ветки ранней весной просматриваются из-под тающего снега. Взгляд Такко неудержимо возвращался к этим бледным до синевы пальцам со странно утолщёнными кончиками и округлыми ногтями, а в голове билась нетерпеливая мысль: скорее бы урок закончился и он вернулся бы в мастерскую. С его первого посещения комнаты под кабинетом минуло больше недели, и чуть ли не всё это время он провёл за сборкой разных механизмов, то следуя чертежам, то давая волю воображению, благо Оллард не загружал его заданиями и позволил заниматься, чем хотелось.

— …Он взял лук и стрелы, дождался, пока все семь солнц выкатятся на небо, и натянул тетиву. Шесть солнц сбил, а в седьмой раз промахнулся. И все из-за ласточки, которая пролетала мимо. Стрела угодила ей в хвост, и говорят, что с тех пор он и стал раздвоенным.

Агнет улыбнулась, вслед за ней улыбнулась и нянька — не потому, что её рассмешила легенда, а от радости за воспитанницу.

— Седьмое солнце испугалось и скрылось за горами. Стрелок бросился следом, но не догнал ни его, ни юркую ласточку. С тех пор на небе только одно солнце, и каждый вечер оно садится за горами, а земля не страдает от засухи.

— Да уж верно, не страдает, — отозвалась Катерина. — Другого такого сырого лета не припомню.

Агнет рассмеялась — тихо, будто река плеснула, — и стала выпутываться из тёплого плаща.

— Вообще в дождливую погоду не стоит лишний раз стрелять, — заметил Такко. — Оперение стрел тяжелеет, и сделать меткий выстрел очень трудно.

— Можно упражняться без стрелы, — предложила Агнет.

— Тетива растягивается, — нашёлся Такко. — Сколько войн было проиграно из-за того, что вражескому войску пришлось переправляться через реку…

— Это тоже сказка? — прозрачные глаза смотрели с удивлением и интересом, тонкие руки снова легли на колени: Агнет приготовилась слушать.

Такко кивнул, лихорадочно вспоминая историю, которая заканчивалась бы не слишком печально. Оллард, верно, не похвалит его за пустые разговоры, но, похоже, научить наследницу стрелять было ему не по силам.

* * *

Агнет, чуть разрумянившаяся и повеселевшая, отправилась отдыхать, а Такко, ухватив на кухне пару холодных лепёшек и яблоко покрупнее, вернулся в мастерскую. Он попадал туда по-прежнему через кабинет маркграфа. По звонку — два коротких, один долгий — Оллард поднимался наверх и отпирал ему. Катерина пару раз сетовала на кухне, что маркграф заставляет её ждать под дверью, и Такко теперь смотрел на неё свысока. В подземелье он входил уверенно, вспоминая первый испуг со стыдом.

Оллард не ошибся, доверив ему тонкие детали и инструменты. Многие приспособления Такко видел впервые, но были и знакомые по отцовской ювелирной мастерской — линейки и циркули, формы для измерения сложных деталей, весы с набором миниатюрных грузов, пинцеты всех форм и размеров, увеличительные стёкла в изящных серебряных оправах, разные тиски и зажимы. Нельзя было сказать, что Такко многому научился у отца, но всё самое главное — схватиться за горячий тигель и зажать палец в тисках — успел, а потому обращался с маркграфскими инструментами с должной аккуратностью.

На полках стояли ящики с зубчатыми колёсами и пружинами, рассортированными по материалу и размеру, здесь же хранились цепи, проволока, гири разного веса, валы, уголки, полированные деревянные ручки и ещё много разных деталей, названия и назначение которых только предстояло вычитать в книгах. Книги же, которыми маркграф щедро снабжал своего нового помощника, оказались настоящим сокровищем. Чего здесь только не было! Нашлись сочинения о подъеме воды на поля и к домам (теперь Такко знал, что за приспособление качает воду из колодца), о перемещении тяжестей и разных строительных машинах, об устройстве часов и музыкальных автоматов. Книги были разные, привычные рукописные и новые, печатные, пахнувшие по-другому, с мелким убористым шрифтом. К концу дня глаза щипало, будто под веки забился песок, а в голове гудело от постоянного тиканья механизмов. Оллард заводил их каждый день, в том числе те простейшие модели, что успел собрать Такко, и они беспрестанно поскрипывали и щёлкали, будто разговаривали друг с другом, пока их создатели работали в молчании.

Такко и думать забыл о кладбище. Целыми днями он сидел над книгами, разбирал чертежи, соединял колёса и цепи и прилаживал гири и пружины. Оллард изредка подходил, поправлял, отвечал на вопросы, а иногда поручал вытереть пыль или давал иные мелкие поручения, но чаще вовсе не вмешивался. Поглощённый новым делом, Такко не сразу заметил, что большую часть времени проводит в мастерской один. За щелчками механизмов он ни разу не услышал, когда и куда маркграф уходил; возвращался он также неслышно и неожиданно.