Ловушка любви - [4]

– А ты, наверное, тоже голодна? – осторожно спросила Джонти. – Там, в зале, у меня осталось печенье.

– Правда? – Темные глаза девочки загорелись. – Я просто обожаю печенье. Спасибо. Если это не доставит вам много хлопот. Я бы могла съесть часть угощения Десмонда, но он такой голодный.

Она охотно последовала за Джонти обратно в зал, поднялась на сцену, где оставалось все оборудование для демонстрации.

– Спасибо. – Девочка села на край сцены и, болтая ногами, стала с наслаждением поглощать печенье.

Джонти налила ей лимонного сока с мякотью из кувшина, стоявшего в холодильнике, – девочка выпила и его. Затем она вытащила из кармана хлопковых шортов довольно грязный носовой платок, тщательно вытерла рот и пальцы и с удовлетворением вздохнула:

– Это было потрясающе, спасибо, мисс... э-э...

– Джонти.

– Джонти. Ужасно здорово. – Молчание. – У меня с утра во рту не было ни крошечки, я ужасно хотела есть, так же как Десмонд.

– С утра? Не может быть! – Джонти была озадачена. – Кто... э-э... кормил тебя завтраком? – спросила она, надеясь, что вопрос не покажется бестактным, учитывая откровенность девочки.

– Моя мачеха, она немного покормила меня, и к тому же очень рано. Совсем немного. А второй завтрак она не дает.

– Без второго завтрака? Но невозможно, чтобы ты целый день ходила голодная! – Джонти была шокирована.

– Она никогда не кормит меня вторым завтраком. Она злая. Она ненавидит нас, а мы ее. Она нарочно морит нас голодом, – жалостливо добавила девочка, видя реакцию Джонти на ее слова.

– Не может быть, чтобы нарочно!

– Нет-нет, нарочно! Она ведет себя подло по отношению к нам за его спиной. Это ужасно. Жизнь действительно ужасна.

– А почему вы... ну... не расскажете ему? – спросила Джонти. – А может, он просто не знает и не догадывается, как вы несчастны. У мужчин это бывает иногда, но только потому, что они не знают, а не потому, что им все равно. Может, если ты расскажешь ему, как вам плохо живется...

– Нет. Сейчас все бесполезно. Понимаете, он всегда на ее стороне, а она так ужасно обращается с нами, но слишком умна и скрывает от него. Но ведь, наверно, все мачехи такие, правда? Иногда они просто жестокие. Грубые и жестокие. Вот и Изабель такая же жестокая. – Девочка вздохнула. – Вы знаете, она бьет нас. Я не удивлюсь, если сегодня, когда вернусь домой, она побьет меня. Побьет и отправит спать без чая. Она запрет меня на ключ. Как здорово, что у меня есть это печенье, правда?

Девочка соскочила со сцены и отряхнула шорты. Ее лицо опять озарилось открытой обаятельной улыбкой – задорной и очаровательной; она собралась уходить.

– Джонти, еще раз спасибо. И за обрезки для Десмонда тоже.

– На здоровье. Угощения не так уж много. – Джонти колебалась. Ей очень не хотелось отпускать эту маленькую бедную беспризорницу в дом, где ее не покормят ужином. – Послушай! Возьми еще яблоко, ты можешь съесть его по дороге, – неожиданно предложила она, и ее сердце сжалось от жалости при виде этой тоненькой фигурки. – Желаю, чтоб все прошло гладко, – добавила она, протягивая яблоко. – Ты знаешь, я думаю, что я счастливее, чем мне кажется, потому что хотя у меня и нет дома и семьи – вообще никого, но у меня нет и такой мачехи, как у тебя. И меня не бьют, и не отправляют спать голодной! Мне правда очень жаль, что у тебя такая мачеха. Тебе очень не повезло.

Девочка взяла яблоко и пожала плечами.

– Я тоже говорю, что это ужасно, – повторила она. – Мне кажется, что мне хуже, чем остальным, потому что я самая младшая. – Белые зубки вонзились в розовый бочок яблока. Пока она жевала яблоко, ее глаза, похожие на бусинки, с любопытством смотрели на Джонти. – А у тебя, что, действительно никого нет? Ни семьи, ни отца, ни матери? Ни даже мачехи?

– Никого.

– А где же ты живешь?

– Да нигде. Я... э-э... все время езжу.

– С еще одной леди в фургоне?

Джонти улыбнулась своему «инквизитору».

– Не совсем так, вернее, только до завтра. Понимаешь, – продолжала она, – завтра я последний день на этой работе, а потом даже не знаю, что буду делать. Видимо, придется подождать и порасспрашивать. – Она старалась, чтобы в ее голосе звучала уверенность, хотя внутри ощущала холодок пустоты. Она не могла допустить, чтобы этот ребенок и даже она сама догадались о размерах этой пустоты и неуверенности. Желая скрыть дрожь в голосе и озабоченность в глазах, Джонти закончила более резко, чем предполагала: – А теперь отправляйся! Я уверена, тебе пора домой!

– Хорошо, Джонти. – Девочка остановилась в дверях. – Знаете, если я завтра не приду, не могли бы вы покормить Десмонда?

– Если он будет здесь, то, конечно, я дам ему обрезки.

– Он наверняка будет здесь, потому что теперь он постоянно лежит под этим деревом. Мне кажется, у него здесь дом. Я постараюсь прийти завтра, но не знаю, получится ли. Иногда меня запирают. Спокойной ночи, Джонти.

– Спокойной ночи.

В сгущающихся сумерках Джонти побрела в гостиницу.

Сидя в одиночестве за ужином в мрачной столовой с окнами, закрытыми сетками от москитов, в задней части здания, она чувствовала себя необъяснимо подавленной. Уныние охватило ее из-за себя и из-за этой худенькой одинокой девочки, которая жила в таком ужасном доме. Она испытывала жалость и к Десмонду. Когда среди ночи она вдруг услышала, как ей показалось, скулеж Десмонда, доносившийся от перечного дерева, ей страшно захотелось, чтобы Кэрол была рядом и приободрила ее. Грустно, что ее работа завершается завтра, потому что она с удовольствием занималась ею до тех пор, пока Кэрол не оставила ее одну в Морилле.