Ловец птичьих голосов - [3]

Но как только кончился день и настала ночь, снова закачала меня колыбель с расшитым звездами покрывалом, снова ступил я на дорогу, ведущую к волшебному, призрачному городу. Казалось, порыв безразличного ветра легко мог его унести, раскидать, как тополиный пух. Но город стоял. Нет, точнее — он плыл на меня, не качая ни легкими башнями, ни куполами деревьев. И снова цветы, фонтаны меняли свои очертания в поисках правильной формы, стремящейся к совершенству, к природной гармонии. Возле знакомого здания меня ожидала девушка с глазами морской глубины. Она подала мне руку, и мы пошли с ней в гору — чем выше, тем труднее, но тем и прекраснее, чем выше. Мне нужно было запомнить все, что нам открывалось…

На финансовых ведомостях цифры и буквы все чаще слагались в очертания прекрасных зданий, ждущих человечество. Сны вытесняли все будничное, но снами не проживешь. Я пробовал доказать себе, что финансист, пожалуй, для приближения будущего нужнее, чем сотня мечтателей. Пробовал быть аккуратным работником, но что-то меня сбивало, наверное, воображение о сказочном городе, на многих ажурных зданиях которого я видел розовый парусник. Он был столь тонко исполнен, что в нем жило ощущение движения и ветра, вздымавшего паруса. Герб чудесного города…

Как же я удивился, вернувшись однажды с работы и обнаружив парусник у себя на столе. Тот же точный абрис, тот же упругий ветер в розовых парусах.

Хозяйка недоумевала — откуда он мог здесь взяться? А Галя трогала косу и загадочно усмехалась…

Дни уходили за днями. Они унесли жару. Ночи стали прохладны, зачастили дожди. В дом я не перебирался, но путешествия в будущее больше не повторялись, как ни призывал их с наступлением сумерек.

Наконец меня осенило открытие: моим конторским занятиям вовсе не обязательна молодость и энергия.

Миновала зима, и снова пахнуло теплом, летом. Я бродил по оживленному городу, увидел доску объявлений, а на ней большими зовущими буквами между другими известиями — всего два слова: НУЖНЫ РАБОТНИКИ… Отряд геодезистов звал людей в экспедицию. «Наверное, интересно», — подумал я и направился по адресу.

В указанном управлении меня спросили, где я работаю. И усмехнулись: «Деньги мы сами считаем». Обиженный этой репликой, рассердившись на себя, я предложил взять меня просто рабочим. Начальник потер ладонью выжженный солнцем лоб и вяло сказал:

— Ну что ж, пиши заявление…

На службе мое увольнение приняли как причуду. Но прошло — по закону — две недели, и открылся путь в новую жизнь.

Обичайчиха шумно вздохнула, смиряясь с несбывшимися надеждами. Я посмотрел на Галю и только тогда увидел: глаза ночной моей спутницы — это ее глаза.

— Счастливого плавания! — протянула она парусник, который я чуть не забыл.

Я обещал вернуться — может, и правда верил в то, что приеду в отпуск.

А кораблик весело вздымал свои паруса, словно вот-вот должны были взбудоражиться волны, выплеснуться через забор, сбежать ручьем через огороды и луга, неся на себе легонькое суденышко, и оно понесется дальше, в настоящее синее море…

О, эта вода! Эти чудящиеся разливы волн! Сколько раз они грезились в нашем вынужденном горячем сухопутье. Не журчащие ли миражи извели вконец нашего коллегу Аноркула Туликова? И неудивительно — стоял жаркий июльский день, нещадное солнце палило и палило, сухой воздух тяжело нависал над горячими барханами.

Мы только что сделали привал, натянули тент, чтобы хотя бы немного защититься от солнца, и все равно обливались потом, дышали широко раскрытыми ртами, словно рыбы, выброшенные из воды на берег. С самого начала месяца была такая жара, что казалось, мы работали в гигантской печи. Выдержка у всех была на пределе. Редко звучали шутки, смех. Вдруг наш техник Аноркул Тулянов сгреб с головы свою потрепанную шляпу, с силой бросил ее в песок и прохрипел:

— К черту!

Мы удивленно взглянули на него.

— К черту! — повторил Тулянов. — Не для того я учился, чтобы жариться в этом проклятом пекле. Уйду отсюда. Сегодня же, — и что-то промолвил верблюдщикам. Те возбужденно загомонили.

— Куда ты пойдешь? — неторопливо отозвался Юра Юрченко, инженер, наш начальник. Юра служил на Балтике, откуда привез закопченную трубку, а тут, в пустыне, отрастил роскошную бороду. — Думаешь, пустыня — столичный бульвар? И десяток километров не пройдешь один, концы отдашь.

Аноркул упрямо молчал, морщил лоб. Казнился, что не выдержал и вспыхнул? Ан нет. Поудобнее устроившись на кошме, он задумчиво сказал:

— А вот верблюдщики уверяют, что верблюды заболели и нужно возвращаться к жилью.

— Что? — нахмурил Юра брови. — Это они говорят или, может, ты их заставляешь плясать под свою дудку?

Аноркул показал на верблюда, у которого катились слезы из глаз.

— Они говорят — когда верблюд плачет, помирать будет.

— Да им песок в глаза попал, вот и слезятся.

— Все равно они уедут, — не сдавался Аноркул.

Юра подошел к нему поближе.

— Не хочешь работать — уходи один. Но верблюдщикам скажи, что никуда я их не пущу.

— Брось, начальник! И в самом деле не мешало бы по-человечески отдохнуть, освежиться как следует, — поддержали Аноркула Сикорский и Астахов.

Тогда Юра, путая узбекские слова с казахскими, изрядно сдабривая их украинскими и русскими, начал говорить о том, какое большое значение имеет наша работа для будущего, как важна она и для каждого из нас, потому что вскоре неузнаваемо изменится облик этого пустынного края… Ну а если кто-то не останется работать, закончил он, то за простои и срыв работы придется ему же и отвечать.