Ловец птичьих голосов - [2]

Недавно нас прихватила песчаная буря — совсем незадолго до того, как наш маленький отряд разметало по пустыне. Мы как раз грезили о скором вкусном обеде, как вдруг небо потемнело и свет померк. Мы обрадовались — может, дождик капнет, — но вместо влаги на нас посыпались миллионы песчинок. Торопливо закрыли лица, кто чем мог, и легли на землю. Присыпало нас слегка, сорвало палатку. Что ж, беда невелика — отряхнули песок с одежды и тронулись дальше, по смещенным самумом барханам…

Дни шли за днями. С утра работа, вечером — песни у костра, рассказы о разных приключениях. И воспоминания. Часто перед глазами вставали родные места…

Жил я раньше в Житомире. Житный рынок, Малеванка, Голова… не кого-нибудь — Чацкого. Эти названия знакомы бывавшим в украинском городе. Малеванка — пригород в яблонях, Чацкий — скала на реке под названием Тетерев. Рынок… ну, это цветная толпа, и всецветие фруктов, и краски крикливого гомона, и солнце по влажным прилавкам.

Возле рынка была моя служба, а жил я в тихой Малеванке. На службе, в должности завотделом, правил финансами, был докой в делах пенсионных — работа спокойная, тихая, как благополучная старость. В командировки ездил нечасто, а если случалось, то недалеко. Меня регулярно премировали, объявляли благодарности. Многие мне завидовали. Пожалуй, среди чернобровых житомирских девчат нашлась бы не одна на вакантную должность — не в штате отдела, а в моем свободном сердце. Ходили бы с ней в кино, гуляли бы по парку, по городу — согласие, лад, радости бытия. Все бы так и сталось. По крайней мере я не имел других намерений на будущее…

Лето парило, как гейзер. Люди, животные, птицы вздыхали разморенной грудью. Деревьям была тяжела раскаленная крона — казалось, они ее сбросят задолго до осени. Солнце утюжило небо без устали, и там ни морщинки, ни облачка.

Теперь, когда мне знакомо нещадное пекло пустыни с яичницей солнца на ней, которая брызгала шипящими искрами, я знаю, что лето Житомира сошло бы здесь за мягкую осень. Но тогда я, как избавленья, ждал обеденного перерыва. Кефиру и булке — секунды, и тут же — на Тетерев, в объятия ласковых волн. Чуть-чуть в стороне, на облюбованном городом пляже, река становилась кричащей, кипящей от множества звуков и тел, населявших ее в этот час…

Я попросил хозяйку стелить мне в саду. Купил раскладушку. Тетка Обичайчиха с недоверием глянула на парусину и усмехнулась. Жара, мол, жарою, а молодость — это понятно: не хочешь скрипеть дверями, возвращаясь на утренней зорьке. Была у нее дочка Галя — тугая, как репка, с яблочками румянца. Взаимная наша симпатия не шла дальше легких улыбок, но Обичайчиха в думах своих раздувала безмерное пламя… Место моей раскладушке найдено было неподалеку от раскрытого на ночь окна хозяйки.

Ночь, словно огромный колокол, накрыла землю. Стало тихо. Я лежал на спине и смотрел, как в бездонную тьму самолетами плыли звезды. После долгого взгляда они начинали роиться, словно становились пчелами.

Какое блаженство — заснуть под звездами!..

Проснулся я внезапно. Небо приблизилось, звезды подвигались куда-то в упрямом своем полете. Тишина обещала чудо. Капля росы упала мне на щеку, где-то вздохнул, распрямившись, листок. Казалось, я слышу сладкие муки травы, пробивавшей остывшую землю. И тут увидел цветущую яблоню возле моей постели. Догадался, что это Галя в белом, словно дышащем платье, коса облегала ее плечо, улыбающиеся губы казались лепестками. Всего лишь одно мгновение — и вот уже нет ее…

Я снова уснул и очутился далеко-далеко, где не было белых видений, не было искорок звезд, лишь зелень да зелень — моя кучерявая юность. Позади школа, куда-то иду по дороге, зная, что не наугад. Дорога свободна — добрая, как льняное полотно, цветы по бокам ободряют, кивая, ласточки стрелами обозначают мой путь. Ни день, ни ночь, но свет отовсюду, как перед утром. А вдали — миражный город с башнями зданий, с легкими куполами деревьев, меняющийся с каждым шагом, как облачко под ветром.

У городских ворот никто меня не остановил. Цветы, фонтаны, окна — все было в ярком движении. Прохожих немного, в их облике не замечалось суеты. Я между ними чужим себя не почувствовал.

Подошел к высокому зданию, сотканному из полупрозрачного, полупризрачного материала — словно из воздуха с солнечными лучами. На ступеньках стояла девушка с глазами цвета неба. Она подала мне руку и повела лабиринтами коридоров и комнат. Сквозь стены виднелись серебряные контуры, я понял их назначение: это были наброски будущих городов.

Потом мы пошли по улице, иногда останавливаясь, чтобы перемолвиться с кем-то из редких прохожих — слова были искренни, откровенны и доставляли нам радость.

Прощались уже за воротами — без грусти и досады. Мы знали, что скоро увидимся и, возможно, тогда не расстанемся…

И тут я проснулся снова. Солнце краешком глаза выглядывало из-за деревьев. Взволнованный и счастливый, я начал мыться холодной водой. Плескал ее на руки, на плечи и слышал — поет Галина, и видел покой и надежду в добрых глазах Обичайчихи. На краски утра и мира падали отблески света, которым я был наполнен, в котором рождалась радость — пышный куст цветущей сирени…