Лорд Очарование - [30]

— Я… хмм … я видела человека, убитого шпагой, когда была еще ребенком.

— Это не все, — сказал он. — Я чувствую это. Нэни что-то бормотала о проклятии.

— О, Нэни кругом видит подменышей, ведьм и эльфов и убеждена, что за каждой неудачей стоит проклятие из-за какого-нибудь …

Ее голос затих под тяжестью пристального неулыбчивого взгляда Тристана.

— Я надеялся услышать от тебя правду, но ты напугана. Теперь я вижу это. Я должен был понять это сразу, тем более что ты никогда не уклоняешься от борьбы со мной в другом. Очень хорошо. Тогда, если это просто твое отвращение, ты не будешь против объяснить мне, почему не отдала мне это.

Он сидел, одной ногой опираясь о пол. Он наклонился и вытянул что-то из своего сапога. Выпрямился и протянул ей золотой с рубинами кинжал.

— Нэни спросила меня, как я нашел свой кинжал, — сказал он, протягивая его ей. — Я нашел его, разыскивая тебя. Как случилось, что ты никогда не показывала его мне?

Когда он показал ей оружие, Пэн широко раскрыла глаза. Дыхание ее перехватило, и взгляд остановился на рукоятке. Темно-красная эмаль превратилась в поле покрытое листьями, столь красными, что они казались почти черными. По форме они напоминали белладонну, и на листьях корчились золотые змеи. Пэн пронзительно закричала, вскинула руку, чтобы отогнать их и соскочила с кровати. Она отбежала в самый дальний угол своей спальни, налетела на каменную стену и вцепилась в нее.

Голос Тристана вырвал ее назад из золотого и рубинового кошмара.

— Пэн! Пэн, его нет. Кинжала больше нет.

Она моргнула. Ее видение постепенно развеялось, и сознание возвратилось. Она почувствовала обнимающие ее руки Тристана. Он поднял ее на руки и отнес к сиденью у окна. Он усадил ее себе на колени, прижал к своему телу и стал шептать слова утешения. Дрожа, Пэн ухватилась за края его дублета и спрятала свое лицо в его шее.

— Его нет, — прошептал он.

— З-змеи, они попытались достать меня.

— Я отнесу его к себе в комнату.

— В-вот почему я закрыла его в этой шкатулке.

Она почувствовала, что он кивнул, внезапно вспомнила, где она, и уткнулась лицом поглубже в его шею. Успокоившись, она поняла, насколько сильным было его присутствие. В отличие от других случаев, когда на нее находили видения, она оставалась в их власти, пока сами образы не решали покинуть ее. Он же был в состоянии войти в ее кошмар и вытянуть ее оттуда своим голосом, теплотой своих рук и тела. Почему она должна потерять его?

Собрав всю свою храбрость, она подняла голову и посмотрела на него:

— Ты… ты действительно ненавидишь меня?

Он на мгновение закрыл глаза, прежде чем встретить ее взгляд.

— Иисусе, дай мне силу. Нет. Я был разъярен, но я не должен был говорить этого. Я не понимал, и ты была настолько пылкой со мной, что я чувствовал себя преданным.

Он встретил ее пристальный взгляд, и Пэн начала тонуть в темноте его глаз, которая заставляла ее кровь бурлить и превращаться в пар.

— Но, — продолжил он, — ты должна сказать мне правду.

Как только он сказал это, он улыбнулся, и ее страдание сменилось восторгом. Одна эта улыбка заставила ее душу танцевать в водовороте лучей луны и звездного света, а потом она рассказала ему правду, всю, с самого начала. Он слушал, не прерывая, пока она не закончила и не испугалась, что его молчание может означать осуждение. Она почувствовала себя покинутой, когда он резко поднялся и усадил ее на сиденье у окна. Затем встал перед ней на колени и завладел ее руками.

— Ты совсем как маленький храбрый виклюк.[38]

— Я не безумна!

— Я знаю, Гратиана.

Он наклонился и поцеловал ее руки. Губы Пэн сложились в «О», и она заерзала от силы трепета, пронзившего ее руки и дошедшего до самого сердца.

Он взглянул на нее, хмуря брови.

— С трудом верится, что твои родители сослали тебя сюда.

— О, ты не понимаешь. Это был единственный выход. Я была в опасности со своим предвидением. Если бы меня обвинили в колдовстве, они пострадали бы вместе со мной.

— Божье дыхание, отцу и матери полагается защищать своего ребенка, а вместо этого ты защищала их.

Беспокойство заставило ее грудь гореть, а к глазам снова подступили слезы. — Нет, нет. Ты не понимаешь. Они любили меня.

Он не ответил. Она встретила его пристальный взгляд, уговаривая понять и, наконец, он улыбнулся печальной улыбкой.

— Конечно, любили. Какой же я дурак. Как они могли не любить…

Она повернула голову, поскольку он сделал паузу и уставился на что-то за ее плечом. Она оглянулась, но там ничего не было. Теперь же он смотрел на нее.

— Ты подразумевала именно то, что сказала?

Пэн избегала его пристального взгляда.

— Не помню, чтобы говорила что-либо важное.

— Ты маленькая трусишка. Там на утесах, перед тем как убежать, ты сказала, что влюбились в меня.

Он подвинулся, чтобы сесть рядом с ней, но она стремительно отбежала назад, в угол у окна. Когда же он придвинулся поближе, она оказалась в ловушке, съежилась и, вцепившись руками в юбку своего платья, начала мять ее. Она почувствовала, как его дыхание скользнуло по ее уху. Крошечные молнии пробежали по ее телу.

— Ты подразумевала именно то, что сказала, моя Гратиана?

Он все равно знал, так что Пэн удалось кивнуть. Дыхание у ее уха стало горячим, а затем на смену ему пришли губы и мягкий поцелуй. Пальцы сжали ее подбородок, и она посмотрела на него. Он тоже поглядел на нее, торжественный и нежный.