Логика птиц - [54]

стал сон в его глазах грузом в море[317].

Влюблённость часовому пришлась по душе,

бодрствование в его уме закрепилось.

У того, кому бессонница приятна и по душе,

разве ум захочет водиться со сном?

О мужчина, если ты ищешь — не спи!

И хороших тебе сновидений, если ты лишь рассуждаешь.

На улице сердца дежурь непрерывно,

ибо возле сердца снует много воришек.

Есть пересекающие дорогу воры у сердца,

береги от них сокровище сердца.

Когда постоянство этой стражи сделаешь своим качеством,

быстро возникнут любовь и познание.

В этом море крови никак мужчине не обойтись

ни без познания, ни без бодрствования.

Тот, кто долго не спал,

дошедши до Его Величия, в сердце сна не имел.

Если бдительность сердца происходит от бодрствования,

одолевай сои, храни верность сердцу.

Сколько же повторять: твоя сущность утоплена,

и крик утопленника не спасёт.

Влюблённые добрались до самой границы,

опьянев, там уснули в любви.

И ты жди, ибо те, мужественные,

совершили то, что и следовало.

У кого восторг от Его любви появился,

тот быстро отыщет ключи от обоих миров.

Если она женщина — станет она дивным мужчиной,

а если мужчина — глубочайшим морем он станет.

Аббас говорит о любви

«О мужчина любви, — Аббас сказал кому-то, —

когда в ком-то боль любви осветит хоть частичку его,

то если он мужчина, то родит в себе женщину[318],

а если женщина — возможно, она станет мужчиной».

Не видел ли ты женщину, рождённую от Адама?

Не слышал ли о мужчине, родившемся от Марьям?

Пока не осветишь полностью всё, что требуется,

твои дела не могут быть всегда гладкими.

Когда всё осветится — царство станет твоим,

всё, что у тебя на сердце, ты обретёшь.

Считай, что именно это — и царство, и изобилие. И лишь

крупицей этого является целый мир веры.

Если же удовлетворяют богатства этого мира тебя,

то до Судного дня, а затем навсегда останешься ты испорченным.

Познание — царство вечное,

старайся обрести это качество.

Опьянённый миром ирфана

станет для людей всего света султаном,

в чьих глазах любые владения — мелкое зёрнышко,

а в его море и девять небес — лишь корабль.

Если бы царям мира было ведомо о восторге

от вкуса напитка Единого у бескрайнего моря,

то от боли сидели бы они в горести,

друг на друга от боли не поднимая и глаз!

Махмуд в развалинах

Заглянул однажды Махмуд в развалины,

заметил там безумца влюблённого —

у того от горя опущена голова,

спина выгнута, словно гору несёт.

«Прочь, и немедля, — увидев шаха, безумец сказал, —

иначе ещё сотню раз скажу тебе "вон".

Ты не шах, а слабак,

перед своим Богом — неблагодарный».

«Я Махмуд, прекрати звать неверным меня! — ответил султан. —

Хотя скажи ещё одно слово, а дальше — молчи».

«Если бы ты узнал, о невежда,

от кого отдаляешься, расхаживая вверх ногами[319],

то ни пепла, ни земли от тебя не осталось бы,

и огнём постоянно ты посыпал бы голову!»

Стоянка состоятельности

Затем возникнет пустыня состоятельности,

В ней нет ни вызова[320], ни даже понятий об этом.

В ней веет сарсар состоятельности,

Перевернёт в миг он и целую землю.

Здесь болотом покажутся семь морей[321],

искрами — семь великих огней[322].

Восемь раев здесь тоже мертвы,

а семь адов[323] — словно замерший лёд.

О диво, здесь тоже есть муравьи!

С каждым вздохом выполняют они работу сотни слонов[324].

Пока у вороны чаша терпения[325] заполняется,

в ста караванах никого в живых не останется.

Сто тысяч ангелов сгорели от горя,

пока из Адама свет не излился.

Сто тысяч тел утратили душу,

пока Нух не стал плотником.

Сто тысяч комаров напали на войско,

чтобы обрести почёт Ибрахиму.

Сотне тысяч младенцев головы отсекли,

чтобы Муса обрёл зрение.

Сто тысяч повязали зуннар,

чтобы Иса стал обладателем тайн.

Сто тысяч душ и тел ограблены были,

чтобы на одну ночь на небеса поднялся Мухаммад.

Здесь опытность или отсутствие оной не имеют значения,

делаешь ты что-то здесь или нет — это без разницы.

Скажешь, что обожжённым сердцем воспринял весь мир —

отвечу: сдаётся мне, ты лишь видел сон.

Если в эту пучину и сотня душ упадёт,

то это сравнимо с падением росинки в бескрайнее море.

А если сотня тысяч голов заснули[326],

то это подобно тому, как крупинка солнца вдруг стала

тенью.

Если небесный и звёздный своды кусками обрушатся —

считай, что с дерева несколько листочков слетело.

Если пропадёт всё, от рыб до луны,

то это сродни тому, как на дне колодца охромел муравей.

Если оба мира исчезнут однажды,

то исчезновению с земли пары камушков это подобно.

Если ни от сатаны, ни от человека и следа не останется,

забудь ты одну эту дождинку.

Если все эти тела на землю попадают,

с утратой зверем одной лишь шерстинки это сравнимо.

Если тут ни целого[327], ни частичного совсем не останется —

считай, что просто на земле не осталось соломы.

Если эти девять тазов[328] исчезнут внезапно,

то исчезнут они, словно в девяти морях капля.

Юноша, упавший в яму

В нашем селе жил юноша, подобный луне.

Упал в яму, словно Иусуф, подобный луне.

Осыпалось на него сверху очень много земли.

Наконец кто-то заметил его в яме и вытащил.

Покрыт он был землёй, и судьба

его лишь одним дыханием определялась.

Мухаммадом звали благородного юношу.

От того мира находился он в одном шаге.

«Сынок! — воскликнул отец, увидав его в таком состоянии. —