Логика птиц - [19]

даже Индия и Китай тушевались перед Румом.

Глаза её — соблазн влюблённых,

изгиб бровей восхитителен.

Лишь окинет взором лица влюблённых,

от взгляда её они души теряют:

глаза её окружены аркой бровей,

а каждая — словно серп полумесяца.

Поманит одним нежным взглядом этот ловчий —

и сотнями летят в его силки птицы.

Её лицо, прикрытое кудрями,

лучилось, сияло, как пламя,

алый плод её губ влёк своей влагой.

Но пьянящие глаза окружены тысячей клинков —

глядящему в них с жаждой

кинжал ресниц она в сердце вонзает.

Пока не приоткроет уста для беседы,

об этих устах ничего не узнают:

тонкие губы — точно игольное ушко.

Пояс перехвачен косой, словно зуннаром.

Речь её благоуханна, как у Исы.

На подбородке серебряная ямочка,

тысячи раненных сердец, влюблённых в неё,

падали в эту ямочку, как Иусуф в колодец.

Вуаль чёрных волос прикрывала лицо,

а в них сверкал жемчуг солнца.

Лишь слегка она сдвинула вуаль —

тело шейха огонь охватил;

а совсем открыла лицо —

сковала сотней зуннаров из одного волоса;

хотя шейх и отвел тогда взгляд,

любовь совершила ей предназначенное:

загорелась под ногами шейха земля,

потерял он себя и в пламя упал.

Всё, что имел, уничтожилось,

от жара влечения сердце его задымилось.

Выкрала девушка сердце у шейха,

полилось неверие из её локонов на веру шейха.

Шейх свою веру отдал — и христианство купил,

продал благочестие — позор приобрёл.

Любовь покорила его душу и сердце,

настолько разочаровало его сердце, что готов он был умереть.

Сказал: «Раз веру утратил, что мне до сердца?

Трудно выдержать любовь к христианке».

Увидев его плачевное состояние,

мюриды поняли: нагрянула беда.

Переполнило их изумление,

подкралась растерянность и овладела умами.

Долго просили они шейха одуматься, но всё зря.

советовали разное — не было проку.

Ничьим призывам шейх не внимал,

боль его была неизлечимой.

Разве страсть влюблённого укротишь?

Разве боль его не сожжёт все лекарства?

Просидел шейх до ночи весь долгий день:

взора от дворца не отводит, а рот разинут.

Каждая звезда, всходившая в ту ночь,

возгоралась от сердца того несчастного старца.

Его любовь в ту ночь возросла в сотни раз,

и внезапно рассудок он совсем потерял.

Сердце оторвал от себя и от мира,

загрустил, посыпал голову прахом.

Ни на миг от любви не уснул,

всё томился и жалобно плакал.

Думал: «О Боже, эта ночь бесконечна,

неужели погасло небесное светило?

Я провел в воздержании много ночей,

но такой никогда не испытывал.

Сгорел, как свеча, нет больше света,

в печени нет воды — только кровь сердца.

Как свечу, убивали гореньем и светом,

ночью палили, а днем потушили.

Всю ночь подвергаюсь я нападениям[125],

залит кровью из ран с ног до головы.

Каждый миг ночи приносит сто вылазок!

Предчувствую, каков будет день.

У любого, кому после такого дня выпадет подобная ночь,

печень вспыхнет и будет гореть сутками.

Пребывая в горячке ночью и днём,

в эту ночь обрёл я свой день[126]

В день, когда меня сотворили,

только для этой ночи создан был я.

О Боже, эту ночь уже не сменит день,

не возродится светоч небосвода.

О Боже, сколько же знаков[127] в этой ночи?

Или День воскресения[128] наступил этой ночью?

Или от моего вздоха угас светоч небосвода?

Или так посрамлён он ликом любимой моей, что скрыли его завесой?

Хорошо, что ночь длинна и черна, словно её волосы,

иначе сто раз уже умер бы, не видя её лица.

Совсем сгорю я от страсти,

нет сил усмирить бунт любви.

Где молодость, чтобы годами описывать несчастье

и жаловаться на свою судьбу?

Где выдержка мужа, чтоб скрыть свои чувства

и осушить бокал крепкого вина?

Где удача, чтобы я пробудился

и добился ответной любви?

Где разум, чтобы я вернул себе знание,

и какой хитростью возвратить мне его?

Где рука, чтобы посыпать голову пылью дороги[129]

или из-под земли и крови поднять голову?

Где ноги, чтобы пройти на улицу любимой,

где глаза, чтобы увидеть лицо её?!

Где любимая, чтоб сердцем отозвалась на боль,

где друг, чтоб руку подал хоть на миг?

Где день, чтобы плакать и стонать,

где сознание, чтоб вернуть рассудительность?

Ум исчез, иссякло терпенье, ушла любимая,

разве это любовь, откуда такая боль, что это такое?!»

Все друзья, услышав стенания шейха,

собрались в ту ночь его поддержать.

Один друг сказал: «О великий шейх!

Встань, искушение уничтожь омовеньем».

Шейх ответил: «В эту ночь кровью сердца

я сделал сто омовений, о незрячий!»

Вот другой спросил: «Где же чётки твои?

Как твоё дело будет правым без чёток?»

Ответил: «Бросил я чётки —

мешали зуннар затянуть».

Вот другой сказал: «Эй, старый учитель,

если ты заблуждался, покайся скорей!»

Ответил: «Покаялся всей честью и совестью[130],

чтобы не быть шейхом и выйти из этого невозможного состояния».

Вот другой предложил: «Эй, знающий тайное,

поднимись, возьми себя в руки, намаз соверши!»

Ответил: «Мой михраб[131] — лицо любимой моей! Где оно,

чтоб молитвы я стал читать непрерывно?»

Воскликнул один: «Хватит кощунствовать, встань

и в укромном месте преклони перед Богом колени!»

Ответил: «Если моя возлюбленная здесь,

поклонение перед ней и нахожу я прекрасным».

Вот один упрекнул: «Нет у тебя сожаления,

ни на миг не болеешь душой об исламе».

Ответил: «Сожалением я переполнен сверх меры:

почему не был влюблён я до этого?»

Вот один сказал: «Дэв