Логика птиц - [15]

спрячь свою тень да не выставляй себя на посмешище.

Нынче исчезла возможность царей назначать,

но занята, словно собака, костями ты всё своё время.

Не лучше ли себя освободить от костей,

чем царей назначать?

Да пусть хоть все цари мира

благодаря тем костям получили престол —

ведь завтра, в той вечной, мучительной жизни

всех царств лишатся они.

Не заметил бы царь твою тень,

в Судный день в беду не попал бы!»

Махмуд снится святому

Один благородный муж, стоящий на верном пути,

однажды ночью увидел Махмуда[90] во сне.

Спросил: «О благоденствующий Султан,

как живётся тебе в мире отдохновения?»

«Убей меня, но не проливай кровь моей души.

Молчи о том, что есть царство, встань и очнись.

Мое царство было иллюзией и ошибкой,

не достойна власти толпа умирающих.

Царства достоин лишь Истинный,

являющийся Царем всех миров.

Когда своею никчёмностью я стал удивлён,

за своё правление охватил меня стыд.

Иначе, как «разочарованный», и не зови меня,

Султан — это Он, не называй султаном меня.

Царство Его я бы мог обрести,

если бы в мире был нищим.

Уж лучше была бы сотня ям, а не власть,

лучше был бы я дворником, а не правителем.

Теперь нет никакого выхода у меня,

спрос идёт за каждое зёрнышко.

Пусть отсохнут крылья и перья у той Хомы,

что простёрла свою тень надо мной».

Слово о Соколе

Сокол явился, голову горделиво подняв:

открывает[91] он тайны высоких притязаний[92].

О своём владельце рассказывал сокол,

похвалялся своим колпаком:

«От радости сидеть на руке у царя

закрылись глаза мои: ни людей я не вижу, ни мира.

Зажмурился я под своей шапкой,

ведь когти коснулись царской руки.

Деликатность я взращивал,

занимаясь аскезой, подобно аскетам,

чтобы в час, когда к царю меня привезут,

в его свиту я поступил бы воспитанным.

Я Симурга не видывал даже во сне,

так нужно ли мне торопиться к нему?

Достаточно мне лишь кусочка еды, но с царской руки!

В этом мире я счастлив таким уголком —

поскольку не сложен я для ходьбы,

горжусь своим местом на руке у царя.

По мне, похвальней стать достойным султана,

чем бродить по бескрайней пустыне.

Желаю я в радости рядом с царём

провести свои дни в этом мире.

Иногда, дождавшись приказа царя,

я ему на потеху на кого-то охочусь».

Ответил Удод: «О ты, так сходный внешностью с соколом[93],

как же пленился ты внешним, удалившись от сути?

Если есть у царя соперник на трон в его царстве,

то уже нет в нём очарования и красоты.

Ни у кого нет царства такого, которым владеет Симург,

ибо только он и есть единственный Царь.

Ведь царь — не тот, кто, в своей стране сидя,

себе на голову водрузит ещё одну, безмозглую, голову[94].

Царь — тот, кому никто не подобен.

Царь не наделяет ничем, кроме единства и верности.

Правители этого мира сегодня верны,

а завтра тебя предают.

Утех, кто приближен к царю,

бесспорно, дела[95] беспросветнее.

В постоянной боязни правителя

ведут они полную опасностей жизнь,

этот мир — царь, он словно огонь.

Сторонись ты огня, уже это — благое дело.

О ты, кто уже к царям приблизился,

держись их поодаль».

Любовь падишаха к слуге

Некий султан из почётного рода

влюбился в белого отрока,

и так крепко, что без своего кумира

в покое не мог он быть и минуты.

Ставил его превыше всех отроков,

перед своими глазами постоянно держал.

Когда султан решил во дворце пострелять,

отрока испуг охватил,

ибо султан вместо мишени

взял яблоко и водрузил его на голову отроку.

Когда пополам яблоко разлетелось,

побледнел отрок от страха.

Неосведомлённый прохожий спросил у него:

«Отчего щеки у тебя пожелтели как золото?

В таком почёте ты у султана!

Объясни, отчего лицо твоё — желтое?»

«Положит он на мою голову яблоко, — сказал отрок, —

и если промахнется и в меня попадет,

молвит: "Вот, словно и не было у меня отрока...

Ладно, одним негодным в моих войсках меньше".

Но если он в цель попадет,

все воскликнут: "Вот везучий султан!"

А я меж двух зол вращаюсь.

За что я жизнью рискую? Да ни за что».

Слово о Цапле

Цапля быстро вылетела вперёд.

«О птицы, это я со своим недугом», — сказала она.

«Мне хорошо возле моря;

никто никогда здесь мой крик не услышит.

Настолько я безобидна, что

даже на миг никто задет мной не будет.

Сижу возле моря, тоскуя,

всегда с болью и всегда грустная.

Мечтаю о воде, и сердце полнится кровью[96].

Но жаль мне пить воду, и терплю, что ж поделаешь.

Птица я не морская, но

на берегу умираю от жажды, о диво!

Хотя море и кипит брызгами,

но не выпью и капли его!

Умру я от ревности, если

хоть каплей воды в море вдруг станет меньше.

Любви к морю достаточно мне,

этой боли моему сердцу хватает.

Кроме томления по морю ничего мне не нужно,

не справиться мне с заботой о Симурге, оставьте меня.

Для того, кому сберечь каплю воды — главное,

воссоединиться с Симургом никак не возможно».

«О ты, моря не знающая, — ответил Удод, —

в море полно акул и животных.

Море то горькое, то соленое,

то спокойное, то бурное.

Взволнованное оно и неустойчивое,

то приближается оно, то отбегает.

Тьму кораблей и великих людей сгубило оно,

засосало многих в его воронку.

Тот, кто погрузился в него, как ныряльщик,

чтобы не сгинуть, от страха держит дыхание.

А если кто-то вздохнёт в его глубине,

сразу умрёт он, пойдёт ко дну, как тростинка.

Не жди верности от такого, как море,

на такого не полагайся!