Литературные портреты: В поисках прекрасного - [201]
Поскольку «в жизни отдельные судьбы часто не замечают друг друга», в «Людях доброй воли» мы встречаем множество персонажей, незнакомых друг с другом, и множество других, которые появляются на мгновение и исчезают навсегда. Некоторые из этих судеб следуют по параллельным путям, потому что, сами того не ведая, подчиняются одним и тем же влечениям, испытывают одни и те же давления, плывут в одних и тех же потоках, присущих нашему времени. На самом деле группа, давшая название книге, «Люди доброй воли», «необязательно состоит из людей, осознающих, что они являются частью этой группы».
Кто же это – люди доброй воли? Все те, кто в годы, когда западный мир двигался к самой абсурдной и самой чудовищной катастрофе, пытались понять это движение и остановить его. Те, кто не страдал «дилетантством хаоса», те, кто верил в человеческую солидарность. Такие люди существовали. Мы были хорошо знакомы с некоторыми из них; мы пытались найти место среди них. Ромен, отнюдь не хулитель природы человека, убедительно доказывает, что, хотя в это тяжелое время массы людей позволяли, чтобы ими руководили злодеи, глупцы и гордецы, на свете существовали и добрая воля, и действительное стремление к лучшему. «Все происходит таким образом, как если бы Целое захотело идти тяжелыми шагами. В сумятице разных проявлений воли непременно должна была существовать и добрая воля… Остается понять, сколько раз люди доброй воли ошибались, сколько раз они позволяли привязать себя к колеснице врага или к вороту пересохшего колодца, подобно слепой лошади?» Кто это – люди доброй воли? И где они были? Они были повсюду. Их можно было найти во всех странах, во всех классах общества, во всех профессиях. Пеги сказал бы, что во всех партиях есть свои мистики и свои политики, и настаивал бы на том, что доброй волей могут обладать только мистики. Впрочем, Ромен находит «своих» и среди политиков. С его точки зрения, надо отличать тех, кто активно или пассивно поддерживает зло, от тех, кто, пусть даже неуклюже, стремится к добру.
Существование подобной команды, история ее деятельности и являются той нитью, следуя за которой Ромен ведет нас через лабиринт фактов. Однако «эпоха» представляет собой бесконечное многообразие. Как нарисовать ее? И, кроме того, как понять, что такое «эпоха»? Когда она начинается? Когда заканчивается? Ромен выбрал в качестве отправной точки своего романа 6 октября 1908 года. Почему? Потому что в этот день Австрия, аннексировав Боснию и Герцеговину, разорвала Берлинский договор, открыв тем самым эру мировых войн. А какая дата будет считаться конечной? «Предварительно, – писал Ромен, – я намереваюсь продолжать свой рассказ до какого-то дня 1933 года, дня, которому я посвящу последний том и который будет симметричен „Шестому октября“. Однако может сложиться так, что события подскажут или навяжут мне другую завершающую дату или другой вывод».
1908–1933-й… Еще раз спросим: как написать картину двадцати пяти лет? Как выделить из бесконечного копошения существ и событий основные и простые линии, необходимые для формирования «понятной без размышлений» совокупности, которой и должно быть произведение искусства? Судя по всему, найти свой «подход» Ромену помогло кино. На протяжении всей истории человечества разные виды искусства оказывали влияние друг на друга. К 1920 году уже никто не мог отрицать влияния музыки на сочинение книг. Кино показало Ромену, как можно выразить многообразие современной жизни путем мгновенных переходов от одного эпизода к другому, путем постоянных перемен места действия, среды и интонации.
Если в XVII веке театральная техника требовала от автора единства места, то в XX веке техника киноэкрана учит синхронности и вездесущности. Помимо всего прочего, присутствие этой синхронности в романе оправданно, поскольку она позволяет описать то, что происходит в голове современного человека. Чем была для женщины, жившей в эпоху Крестовых походов, война, чем были только что уехавшие на войну рыцари? Долгим сном. Для женщины 1944 года, которая еженедельно смотрит в кино «новости», война – это последовательность оживших и живых образов. Для женщины 1963 года публичная жизнь – это телевизионный журнал. Закономерно и естественно, чтобы роман вдохновлялся этой техникой. Конечно, несмотря на множество образов и разнообразие точек зрения, необходимо выбрать и поддерживать единство романического мира. В этом Ромен преуспел благодаря определенному количеству приемов, использованных ловко и с умом.
