Литературные портреты: В поисках прекрасного - [203]

…Бриан даже сомневается, что может быть как-то иначе. Он не представляет себе, что человек, даже в плену бредовых амбиций, может найти в себе мужество нарушить законы народа, если он по крайней мере не получил на это секретный мандат или карт-бланш от людей, которых считает своими братьями… «Даже Луи Наполеон… Никто не разубедит меня, что он не решился бы на второе декабря, если бы карбонарии или кто-то еще не сказали ему: „Вы можете идти…“ Вошедший недоверчивый секретарь говорит ему, впрочем, не строгим голосом:

– Пришел господин Гюро.

Но Бриану хочется еще немного помечтать. Он мягко отвечает:

– Попросите его пять минут подождать».

Д) И наконец, необходимо было соблюдать равновесие между «единодушным» романом, то есть романом о Франции, романом о команде, и судьбами отдельных персонажей. В конце концов, именно они и являются тем материалом, из которого сделана жизнь. И здесь Жюль Ромен в значительной мере преуспел. Многие отдельные персонажи его книги привлекают внимание и заставляют волноваться. Читателя действительно занимают любовные истории Жаллеза, история унижений Гро, детские беды и радости маленького Луи Бастида. Прочтите главу о желтых ботинках в «Униженных». Вот образец простых и подлинных чувств. Бастиды бедны. Отец получает двести десять франков в месяц. Но маленький Луи хорошо потрудился, и мать обещала ему желтые ботинки. Она покупает их. Вначале кажется, что мальчик горд и доволен.

«Но пока они шли по улице Орденер, она заметила, что на лице ребенка появилась тень заботы. Он смотрел прямо перед собой. Казалось, он пытается угнаться за какой-то мыслью, слишком трудной для него, ускользающей куда-то вдаль.

– О чем задумался, малыш?

– Ни о чем.

– Ты не рад?

– Нет, что ты, рад!

– Так что же?

– А сколько стоят мои ботинки?

– Девять франков пятьдесят. Ты не слышал, как я торговалась? (Он слышал, но боялся, что ошибся.) Он согласился сбавить только восемь су. Ох, дорогие они! Но это очень хорошая вещь. Кожа чудесная. Конечно, они остроносые, но я уверена, что они тебе не жмут.

– А скажи, мама…

– Что?

– А сколько папа зарабатывает в день?

– Да зачем тебе это надо? О чем ты думаешь?

Ей показалось, что она краснеет. Она испытывала неловкость перед своим ребенком. Она считала, что его вопрос неуместен, и хотела было ответить ему еще резче, но выражение его широко раскрытых глаз, все так же смотревших куда-то вдаль, было слишком серьезным. Она даже не нашла в себе силы солгать.

– Сколько получает папа… Ну что же! Это очень даже неплохо, что он столько получает. Во-первых, ему платят каждый месяц. Платят за воскресенья и праздничные дни. За те дни, когда он работает и когда отдыхает… Не так, как другим… Так гораздо лучше, чем у рабочих.

– Да, но сколько у него получается за день?

– За день настоящей работы?

– Не знаю… Нет… За один день, просто, за день, чтобы прожить.

Она снова покраснела.

– Я не считала… Ну, конечно, не десять франков. Десять франков – это только крупные служащие получают.

– А!.. И девять франков не выходит?

– Ну, во всяком случае, где-то близко. Да к чему тебе это?

Она склонилась, чтобы поближе увидеть его лицо. Радость, только что озарявшая его, куда-то ушла. Он немного сдвинул брови, губы слегка дрожали. Он все так же смотрел прямо перед собой, но свет его глаз подернулся влажной пеленой. Он сильнее сжал руку матери. И внезапно она всем сердцем ощутила мысль, которая мучила его. Ей потребовалось сделать над собой большое усилие, чтобы не расплакаться вслед за ним. Склонившись над ним, гладя его волосы, его беретик, она сказала, пытаясь скрыть свои чувства:

– Мой мальчик! Мой бедный малыш! Мой маленький, дорогой Луи!..»

Е) В своих произведениях Ромен отводит эротике гораздо больше места, чем могли бы позволить себе Бальзак или Стендаль. Ален в своей «Системе изящных искусств» утверждал, что истинному романтизму присуще целомудрие и что описание физической любви не является предметом, достойным художника. Он обосновывает это тем, что чувственные эмоции, пробуждаемые таким образом у читателя или зрителя, слишком сильны и не оставляют места для эмоций эстетических. Портрет обнаженной женщины приобретает эстетическую ценность только благодаря определенной стилизации. Скульпторы, создавая свои шедевры, вдохновлялись Аполлоном, а не Приапом. Я полагаю, что тут вопрос в эпохе и нравах. Петроний, Рабле, Лакло, Пруст или Хемингуэй описывают сцены, на которые не отважились бы ни Расин, ни Рец. Значит ли это, что Расин и Рец были менее чувственными, чем Лакло, Пруст и Ромен? Истина состоит в том, что свобода, с которой писатель говорит о любви, определяется и темпераментом художника, и нравами его времени. Ромен придает огромное значение этим описаниям и не скупится на них. «По тому, как мужчина занимается любовью, – говорит он, – можно определить его наиболее характерные черты». Ален – и Стендаль – ответили бы ему: «Черты живого мужчины… Да… Но не черты героя романа».

Удалось ли автору «Людей доброй воли» воплотить свой замысел в жизнь? Представил ли он нам волнующую и полную картину нашего времени? Сразу же скажем, что на полноту не может претендовать ни одна романическая картина. «Человеческая комедия» – это исполинское произведение, однако она не дает нам исчерпывающую картину Франции XIX века. В творчестве Бальзака почти отсутствуют рабочие, крупная индустрия, двор, романы о Великой армии так и не были написаны, об отношениях с другими странами едва упоминается. Это не имеет значения. У нас нет никаких оснований искать в одном произведении описание всего известного нам мира. Мы имеем лишь право требовать, чтобы автор хорошо знал то, о чем пишет.