Литературные портреты: В поисках прекрасного - [204]

Относится ли это к Ромену? Говорили, что он хорошо знает мир выпускников Эколь Нормаль, профессоров, писателей, но плохо разбирается в светской публике и духовенстве, поэтому их описания грешат неточностью. На мой взгляд, ответ здесь будет таким: 1) Ни один человек не может знать всего. Поле наблюдения, выбранное Жюлем Роменом, стало одним из самых обширных в истории литературы. Он хорошо изучил Францию, много путешествовал за границей. Его политики, военные и деловые люди так же достоверны, как его профессора и писатели. Это уже много. 2) Его светская публика и священники если и не достоверны, то уж никак не менее достоверны, чем в романах его соперников. Бальзаковские герцогини иногда изрекают удивительные вещи. Епископ Мириэль у Виктора Гюго не более живой персонаж, чем аббат Жан. Де Марсей удался хуже, чем Гюро. Некоторые главы этого огромного труда выбиваются из общей гармонии. Но только великие романисты находят в себе мужество пойти на большой риск. 3) Тщательное и вдумчивое изучение различных техник придает произведению особую основательность. Я уже говорил о технике описания военных событий при Вердене и о технике политических описаний в отношении Бриана, но вот крохотный пример, в котором меня восхищает достоверность деталей. Речь идет о технике игры с обручем, какой ее понимает маленький Луи Бастид:

«Если будешь долго играть с обручем, как Луи Бастид, и тебе при этом повезет найти обруч, который тебе действительно понравится, то поймешь, что дело обстоит иначе, чем в обычной игре. Попробуй-ка бегать в одиночку, ты устанешь через несколько минут. А с обручем можно играть бесконечно, и не устанешь. Тебе будет казаться, что у тебя есть опора, что тебя почти несут. И если вдруг ты на минутку почувствуешь усталость, тебе вдруг покажется, что обруч по-дружески отдает тебе свою силу.

Впрочем, вовсе не обязательно всегда бежать во весь опор. Когда как следует научишься, можно идти почти шагом. Трудность состоит в том, чтобы обруч не отклонился влево или вправо, или не зацепился за ноги прохожего, который будет отбиваться, как крыса, попавшая в ловушку, или не свалился бы на землю после немыслимых пируэтов. Надо уметь пользоваться палочкой, бить совсем легонько, едва прикасаясь, но при этом постоянно следить за обручем. И главное, между ударами контролировать малейшие движения обруча с помощью палочки, которая все время прикасается к краям обруча то с одной, то с другой стороны, как бы лаская его, поддерживая или поправляя его ход, а конец этой палочки быстро оказывается в том месте, где обруч угрожает отклониться от курса…

Иногда обруч ускоряет свой бег и хочет удрать. Конец палочки следует за ним, не касаясь. Потом он немножко наклоняется, поворачивается. Он ведет себя точно так же, как зверь, который бежит не рассуждая. Надо знать, как поймать его, но тут нужно быть терпеливым. Иначе рискуешь послать обруч в стенку или уронить на землю.

Иногда приходится спуститься с тротуара, и это такое удовольствие – ждать, а потом наблюдать, как обруч делает небольшой прыжок. Тут уж он точно похож на зверька, хитрого и нервного. А потом, до самого тротуара напротив, он все время подпрыгивает на булыжниках, на стыках, дергается и шатается, как будто капризничает».

Кроме того, говорили: «Почему в своих произведениях он отводит столько места странным и преступным персонажам, вроде Кинетта, или причудливым заговорам, похожим на мистификации?» Конечно, в определенной мере потому, что сам Ромен, как мы уже показывали, испытывал странную склонность к заговорам, к «секретам короля», к таинственным посланникам и тайным обществам, но еще и потому, что он верит в значимость их роли в истории и, следовательно, в структуре общества: «Церковь и сама является тайным обществом… Нельзя разобраться в истории монархической Европы, если не представить в центре ее фантастическую паутину, которую являл собой орден иезуитов… Что касается Революции, ее можно объяснить лишь долгой подготовительной работой тайных обществ… Вы никогда не задавались вопросом, почему в неподготовленной, не заминированной заранее Франции с такой ошеломляющей скоростью взорвалось Четырнадцатое июля?.. Если изучать историю под этим углом, вся она представляется состоящей из неожиданностей, превратностей, потрясений, чудес. И все детское, наивное, что могло возникнуть в подобном романе, уцелело благодаря чувству глубокого стремления к идеалу. Все мрачные козни, вызывающие в конце концов лишь улыбку, предстают тяжелым вызреванием нового мира, сравнимым с бесконечным терпением человека, ищущего выход из своей темницы…»

Люди доброй воли выступили в тайный крестовый поход против тирании, против хаоса, против войны, против власти денег, против жестокости. Все это достойно похвалы. Конечно, вполне вероятно, что они часто ошибались в качествах вождей, которых поддерживали, в природе своих целей, в ожидании немедленного результата своих действий. Более того, это даже неизбежно. Нельзя действовать, не совершая ошибок. Но невозможно сомневаться в благородстве их замыслов и чистоте их намерений, и когда я пишу эти слова, то думаю также и об авторе, который и сам был одним из описанных им персонажей и которого я не задумываясь ставлю в один ряд с Людьми доброй воли. «Люди доброй воли» – это по-настоящему большое произведение, не только по объему или уму, но и наполненное большой любовью.