Литературные портреты: В поисках прекрасного - [200]

Тридцать газет издать, бить в барабаны

И проводить большие парады.

Как печально, что ваши сердца

Слишком горды для перемен!

Мы бы внимательней слушали вас,

Если б вы о другом говорили.

IV. Люди доброй воли

Самым естественным (и даже неизбежным) образом писатель, чья доктрина предполагала заинтересованное отношение к группам людей и целым народам, певец современной жизни, глубоко интересовавшийся всеми видами техники, всеми слоями общества, должен был поддаться искушению написать монументальный роман. Еще подростком Ромен избрал в качестве примеров для подражания Гюго и Гомера. На заре своей жизни он решил, что «в один прекрасный день должен будет сочинить большое прозаическое произведение, которое выражало бы его видение современного мира в динамике и в многообразии, со всеми подробностями его становления».

До сих пор мы наблюдали, как он с успехом пробовал себя в самых разных жанрах: поэзии, романе, драматургии. Тем не менее к 1932 году у него сложилось впечатление, что ничего из сделанного им к этому времени не соответствует его представлению о творчестве. Он приступил к работе, которую считал главной в своей карьере писателя, в сорок лет, будучи еще вполне молодым, сильным и гораздо лучше подготовленным к выполнению этой масштабной задачи, чем был бы тридцатилетний человек, недостаточно разбирающийся в жизни. Конечно, он долго готовился к этому шагу. Для того чтобы привести в действие целую армию персонажей, можно воспользоваться методом Бальзака: написать серию романов, каждый из которых представлял бы собой законченное целое, но в которых читатель встречался бы с одними и теми же персонажами, и в результате все эти романы, вместе взятые, образовали бы «Человеческую комедию». Золя предложил другой метод: написать серию романов, персонажи которых связаны между собой родственными узами, и тем самым доказать справедливость законов наследственности. Существует и метод Пруста, которым пользовался и Ромен Роллан: провести главного героя через толпу разнообразных персонажей и поставить его в разнообразные ситуации. Методы Голсуорси, Мартена дю Гара и Дюамеля сходны с методом Золя, поскольку их герои принадлежат к одной семье, но в чем-то перекликаются с методом Пруста, потому что действие романов растянуто во времени.

Жюль Ромен изучил, испытал и отверг все эти формулы. Метод Бальзака он счел искусственным: многие романы поистине восхитительны, но «Человеческая комедия» целиком не воспринимается читателями как единое произведение. (Это мнение Ромена, а не мое.) Идея Золя показалась ему наивной: каким образом серия романов, в которых автор пишет, что ему заблагорассудится, может претендовать на значимость научного эксперимента? Кроме того, неестественно посвящать каждый роман описанию какой-то конкретной среды. В реальной жизни спортсмены соседствуют с финансистами, а актеры – с политиками. Если собрать в одном романе только финансовых воротил, в другом – железнодорожников, а в третьем – военных, это станет произвольным ограничением действительности.

Форму, выбранную Роменом, можно признать идеальной, если речь идет о «романе ученичества», то есть романе, в котором читатель должен увидеть образ мира, ограниченного размерами индивидуального существования и отраженного в восприятии героя на разных этапах его жизни. Однако если бы автор хотел таким образом описать целое общество или эпоху, ему пришлось бы навязать своему единственному герою множество малоправдоподобных приключений и тем самым приблизиться к искусственному жанру плутовского романа, чего, по справедливому мнению Жюля Ромена, не сумел избежать даже «Вильгельм Мейстер». Читая «Жиля Блаза» или «Вильгельма Мейстера», мы невольно думаем: «Как же удачно распорядился случай, подарив одному человеку столько знакомых, столько приключений, причем именно в том порядке, которого требует наше любопытство!»

В чем же состоит общая ошибка всех этих разных концепций романа-эпопеи? С точки зрения унанимиста Ромена, ошибка состоит в идее общества, центром которого является отдельный человек или одна семья. Вся органичная структура общества противостоит подобному представлению. Ни одна частная судьба, пусть даже самая великая (например, судьба Наполеона), не позволяет проникнуть во все уголки общества. Наполеон знал лишь отдельные, весьма незначительные по размеру группы современного ему общества: двор, Генеральный штаб армии, Государственный совет. Удивление, испытанное им на острове Святой Елены, было одновременно трогательным и наивным. Совершенно очевидно, что он имел представление лишь об одной, сильно ограниченной стороне жизни покоренной им Европы. Ни один титан не может объять мир Человеческой комедии. «На самом деле в обществе отдельные судьбы идут каждая по своему пути и по большей части не замечают друг друга».

Как же можно разрешить эту проблему? Жюль Ромен находит решение, полностью перевернув фундаментальный вопрос. Вместо того чтобы спросить: «Как объединить индивидов, чтобы составить картину мира?», он задается вопросом: «Как найти место для каждого индивида в картине мира?» Герой его opus magnum