Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы - [93]

Правда, он решительно отвергает регламентацию искусства «правилами», считает бесплодной теоретическую часть ломоносовской «Риторики», видит значение «изящных умов» в их оригинальности, осуждает эпигонство, признает истинно великими писателей, идущих «непроложенным путем», но постоянно говорит о необходимости укрепить природное дарование учением, советует проникнуть в тайны художественного мастерства великих художников. Если не побояться упреков в модернизации, можно сказать, что конфликт между романтическим и классическим отношением к искусству не существует для Радищева: «Сила воображения и живое чувствование не отвергает разыскания подробностей» (I, 385).

По мнению Радищева, не только «сила природы», но и внимательное изучение лучших образцов художественной литературы дали возможность Ломоносову понять, что «изящность слога состоит на правилах, языку свойственных». Глубокое знание общенародного языка, понимание его особенностей, возможностей, законов явились источником успеха Ломоносова, помогли ему спять с русских стихов «иесродное им полукафтанье» силлабической системы и создать новое стихосложение, осиоваппое «на благогласии нашего языка».

Ломоносовскую реформу в области стихосложения нельзя оторвать от его работы в области грамматики. Они неотделимы и равно национальны, ибо Ломоносов опирался на древнерусскую культуру. Но, найдя «истинное свойство языка российского . .. забытое в книгах церковных», великий поэт и ученый «понесся путем непроложенным, где ему вождало остроумие» (II, 215). Будучи человеком нового времени, он не мог писать так, как писали когда-то «красноречивые пастыри церкви». И содержание его произведений иное, и язык не «славенский», а русский, и учился он светскому красноречию у Демосфена и Цицерона, а искусству поэзии — у древних греков и римлян.

Великий поэт и ученый сторицей вернул долг воспитавшей его стране и ее культуре. Он создал литературный язык своей эпохи, новую поэзию, новую систему стихосложения, оказал огромное влияние на все последующее развитие русской литературы. Не восседал он божком на земном троне, а отдавал пароду плоды своего труда. «Прияв от природы право неоцененное действовать па своих современников, прияв от нее силу творения, поверженный в среду народный толщи, великий муж действует на оную... Тако и Ломоносов, действуя на сограждан своих разнообразно, разнообразные отверзал общему уму стези на познании» (1,388).

Большой труд, опора на национальные свойства языка, понимание «уловок искусства», «вкус и разборчивость в выражении и в сочетании слов и речей» вместе с гениальностью помогли Ломоносову создать поэтические шедевры. Великий поэт дал русской поэзии не только язык и стих: он не оставил ее «при тощем без мыслей источнике словесности. Воображению вешал: лети в беспредельность мечтаний и возможности, собери яркие цветы одушевленного и, вождаяся вкусом, украшай оными самую неосязателытость» (I, 388).

Великолепная радищевская формула противостояла всем определениям «поэтической материи» XVIII в. Она ломала ограниченные рамки эстетики и классицизма и сентиментализма, ибо «мечтапия» Радищева — не уводящая от действительного мира богиня Фантазия дворянских сентименталистов. «Беспредельность мечтаний и возможности» означает, по Радищеву, что весь мир конкретно-чувственный, мир материальной природы, и все, что постигает человек посредством мысли, абстракции, достойны поэтического вдохновения.

Содержание, вложенное Радищевым в его формулу, до конца может быть понято в связи с другими его высказываниями на примере его собственного творчества, которое включало изображение «блистательных картин обновляющейся природы» и нищей крестьянской избы, ставило глубочайшие философские вопросы и рассказывало о браке барона Дурындина, потрясало картинами человеческого страдания и позволяло заметить «краснопевую овсянку на смородинном кусточке». Но само открытие беспредельных возможностей поэзии, умение давать «тело мысли и душу бездыханному» Радищев приписывает Ломоносову, доказывая свою мысль ссылками на философскую лирику Ломоносова.

Только выяснив истинную роль создателя нового литературного языка и новой поэзии в истории русской культуры, Радищев переходит к тому, с чего начинали все поэты и критики, писавшие о Ломоносове в 80-е годы, что считалось главпой его заслугой, затмевающей все остальное, — к оценке Ломоносова как «певца Елисаветы». ³⁴⁶

Характерным примером такой фальсификации является статья. И. Богдановича «О древнем и новом стихосложении».^{347 Теоретических рассуждений в статье немного. Автор скромно говорит, что право разбора «стихотворческих достоинств принадлежит любимцам Аполлоновым», его же цель — подобрать стихи Ломоносова «одинакового содержания под общие приличные им оглавления». Подбирает и распределяет стихи Богданович примерно по тому же принципу, что и пословицы в сборнике 1785 г. Как «Русские пословицы» открываются главою «Благоверие», за которой следует «Служба государю», так и стихи Ломоносова сначала служат доказательством «истинного богопочитания» поэта, затем его «благонамеренности» и т. д. Стрелы в адрес сатириков («кто во всяком действии изыскивает худые намерения, тот всегда и везде найдет лесть, ложь и обманы») раскрывают до конца замысел статьи: поэзия «благонамеренного» Ломоносова противопоставлена сатире. То, до чего не додумались в 1769 г., когда память о непокорном поэте и «Гимне бороде» была свежа, сделали в 1783 г.}