Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы - [94]

Выдвинутый по указанию свыше тезис Богдановича становится выражением официальной точки зрения. Подавляющее большинство статей и стихотворений, посвященных Ломоносову в 80—90-е годы, объединены мыслью: Ломоносов велик, как «певец Елисаветы». Роль Ломоносова в истории русского литературного языка, стихосложения, деятельность ученого, неутомимая борьба за науку, прославление ее в поэтических произведениях, страстная любовь к родине, даже поэтическое достоинство стихов Ломоносова — все замалчивалось либо оттеснялось па второй план. На первый выдвигалось пресловутое «певец Елисаветы» и — добавлялось иногда — Шувалова.

Елисаветины душевны красоты У Россов навсегда в сердцех оставил ты,

И покровитель твой любезен нам пребудет,

Доколь Россия Муз совсем не позабудет, —

писал один из бывших воспитанников Лейпцигского университета О. П. Козодавлев.^{348 Н. П. Николев, который издал свое «Лиродидактическое послание» после выхода в свет «Путешествия», уделяя внимание научным трудам Ломоносова, считает особенно важпым, что «Ломоносово перо славило Елизавету», и говорит о нем в первую очередь как певце «владычицы Россов», «владычицы корон».349 Еще позднее Г. Городчагшнов в «Акростихе к творениям бессмертного российского стихотворца», прославляя «громкие оды» «певца Елисаветы», выделяет начальными буквами то, что, очевидно, но его мнению, было главным: «Статской советник Михайло Василиевич Ломоносов».350}

Статский советник, милостью меценатов достигший славы,³⁵¹официальный одописец, певец «владычицы Россов» — таким должен был войти Ломоносов в сознание потомства. Радищев борется против этого позолоченного облика, так же как и против легенды о подражательности Ломоносова. «Оставив чиновника, воззрим на обновителя российского стихотворства и краспоречия»,— прямо писал он в одном из ранних вариантов «Путешествия» (I, 436), а в окончательном варианте, исключив фразу, сохранил мысль. То, что признавалось главным, Радищев отнес за счет наносного, влияния окружающей среды. Ломоносов действительно хвалил Елизавету, но в этом не сила его, а слабость, объясняемая обстоятельствами жизни поэта и примерами окружающих. «Не завидую тебе, что, следуя общему обычаю ласкати царям, нередко недостойным не токмо похвалы, стройным гласом воспетой, по пиже гудочного бряцанья; ты льстил похвалою в стихах Елисавете. И если бы можно было без уязвления истины и потомства, простил бы я то тебе ради признательный твоея души ко благодеяниям» (I, 388).

Умолчать об этой слабости нельзя. Ее нужно было назвать соответствующим именем и показать то незначительное место, которое занимала лесть Елизавете в поэзии и тем более общей грандиозной деятельности великого поэта-новатора: «Прославиться всяк может подвигами, но ты был первый» (I, 389).

V

Доказывая, что не мундир статского советника, а обновление «российского стихотворства и красноречия» определяет облик великого сына русского народа, Радищев отвоевывал Ломоносова для общенациональной, а не придворной культуры. Далее Радищев показывает плодотворность деятельности Ломоносова, его влияние на последующих писателей, из которых самым крупным он считает Сумарокова: «Но если ведаете, какое действие разум великого мужа- имеет над общим разумом, то ведайте еще, что великий муж может родить великого мужа; и се венец твой победоносный. О! Ломоносов, ты произвел Сумарокова» (1, 389).

Слова эти полемичны не менее, чем все «Слово о Ломоносове». Радищев возражал ими и самому Сумарокову, до конца жизни не признавшему своей зависимости от Ломоносова, и его почитателям, которые утверждали, что Сумароков «своими бессмертными стихотворениями открыл еще прежде славного господина Ломоносова истинный путь к Российскому Парнасу».³⁵²

Одновременно радищевская характеристика была прямо противоположна враждебной недооценке Сумарокова, которая- прозвучала в оде Шувалова, насаждалась «Всякой всячиной» и др. И, наконец, признав Ломоносова реформатором русской поэзии, а Сумарокова его достойным продолжателем-современником, Радищев отказался от противопоставления двух крупнейших поэтов.³⁵³

Равного Сумарокову последователя Ломоносова в области прозы Радищев не находит и усматривает влияние его прозы более на «общем образе письма», чем в области гражданского красноречия. Подобно Фонвизину, утверждавшему, что недостаток ораторов в России объясняется отсутствием условий, способствующих развитию искусства красноречия, Радищев, не говоря о причинах, называет «бесплодно употребленными» блестящие ораторские приемы похвальных слов Ломоносова, не удовлетворявших писателя-революционера своим содержанием. Он предсказывает появление прозаика, который, учтя великолепное искусство Ломоносова, проложит путь новому, действительно гражданскому витийству, незнакомому самодержавной России. «Далеко ли время сие или близко, блудящий взор, скитался в неизвестности грядущего, не находит подножия остановиться» (I, 389).

Выдвинув принцип «истины в люблении», Радищев борется против канонизации образа Ломоносова. В оценке деятельности Ломоносова-естествоиспытателя он несправедлив. Подобно тому как «Ежемесячные сочинения» снисходительно похваливали автора «Первых оспований металлургии» как одного из тех, кто умеет «избирать полезнейшее из иностранных книг» и «оное сообщает российским согражданам»,