Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы - [95]
Более интересны критические замечания Радищева по поводу творчества Ломоносова. Писателя конца XVIII в. не удовлетворяет драматургия Ломоносова, велеречие похвальных слов, многословие некоторых од, отсутствие чувствительности в стихах, их метрическое однообразие. Не в «Слове», а ранее, в главе «Тверь», Радищев сказал о двойственной роли стихотворной реформы и поэзии Ломоносова. Открыв перед русской поэзией новые возможности, Ломоносов остановил ее развитие уздой великого примера. Он и последовавший ему «отменной стихотворец» Сумароков написали свои лучшие произведения ямбами, и ямб стал господствующим размером во всех жанрах. Но ни несогласие* с рядом поэтических принципов отца русской поэзии, ни понимание несовершенства следующего за ним этапа русской литературы не должны уменьшать признательности потомства. Ограничены возможности самого великого человека, по неодолим прогресс человечества. Бессмертие личности заключается в воздействии ее на умы современников и грядущие поколения.
«Слово о Ломоносове» было закончено в 1788 г. и не вошло в представленную первоначально в цензуру рукопись «Путешествия». Затем, будучи введено в окончательный текст, как опыт «парнасского судьи», стало органической частью, оптимистическим финалом трагической книги. Утверждая силу прогрессивной мысли, художественного слова, Радищев отвечал на поставленный в начале «Путешествия» вопрос о целесообразности борьбы с стозевным чудищем. На широко известном примере он показал богатые возможности русского народа. Отбросив легенды и кривотолки, Радищев раскрыл истинное значение деятельности Ломоносова, который вышел из народа, жил и творил ради него, решал насущные вопросы русской культуры, обогащая то, что давало ее прошлое, многовековым опытом европейской цивилизации и тем открывая пути будущему. «В стезе Российской словесности Ломоносов есть первый. Беги, толпа завистливая, се потомство о нем судит, опо нелицемерно» (I, 392).
ЛИТЕРАТУРНАЯ СУДЬБА ПЕРЕВОДОВ «ДРЕВНЕЙ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ» М. В. ЛОМОНОСОВА
Вышедшая в 1766 г., уже после смерти Ломоносова, его «Древняя российская история от начала российского народа до кончины великого кпязя Ярослава первого или до 1054 года» явилась крупным событием не только в русской исторической науке, по и в русской литературе. Как известно, почти во всех европейских литературах до начала XIX в. история рассматривалась как часть художественной прозы, отличавшаяся от последней не манерой изложения, а характером используемого материала. Исторические произведения ценились преимущественно за красноречие, а не за документальную точность при освещении событий. Ораторские произведения Ломоносова конца 40-х—начала 50-х годов XVIII в. создали ему заслуженную славу крупнейшего русского прозаика, и именно поэтому Елизавета Петровна пожелала прочитать историю России, написанную «штилем господина Ломоносова». Однако работа над историей затянулась, и книга Ломоносова появилась в свет, когда в европейской историографии стали предъявляться новые требования к историческим трудам. Да и в России во второй половине 60-х годов XVIII в. наряду с долго еще державшимися традициями стали появляться иные взгляды на задачи и стиль трудов по истории.
Все это не могло не сказаться на литературной судьбе «Древней российской истории» Ломоносова.
Это была первая работа по истории России, выпущенная после напечатания в 1674 г. в Киеве «Синопсиса», составление которого приписывается Иннокентию Гизелю.
Академия наук в самом же начале своей деятельности наряду с целым рядом научных задач поставила и вопрос об изучении истории России. Первые статьи на исторические темы были напечатаны в «Комментариях» Академии Т.-З. Байером, крупным ученым, вполне владевшим научными методами своего времени. Однако полное пезнагше русского языка ограничило круг доступных ему источников; в результате этого статьи Байера не являлись подлинными исследованиями но истории России., Несколько позднее Г.-Ф. Миллер также стал заниматься русской историей, но очерки по истории Киевской Руси, напечатанные
им в первых томах «Sammlung Russischer Geschichte», свидетельствуют о том, что он, как и Байер, не владел в то время русским языком. Тексты летописи ему переводили переводчики Академии наук, среди них был и И.-В. Наузе, в ряде случаев допустивший неточность в своих переводах. Вследствие этого у Миллера имеется ряд ошибок, которые внесли путаницу в вопросы начального периода русской истории.
В 1730-х годах писал свою «Историю Российскую» В. Н. Татищев, но издана она была значительно позднее, в 1769 — 1784 гг.
В 1747 —1748 гг. Ломоносов принимал участие в обсуждении исторических работ Миллера в Академии наук, — очевидно, уже тогда его интересовала история России и он знакомился с источниками.
В 1749 г. Академия наук отвергла речь, приготовленную Миллером для произнесения в день тезоименитства Елизаветы Петровны, о происхождении народа и имени российского. В этой борьбе активную роль, со свойственной ему горячностью, принимал Ломоносов.
Берков Павел Наумович был профессором литературоведения, членом-корреспондентом Академии наук СССР и очень знающим библиофилом. «История» — третья книга, к сожалению, посмертная. В ней собраны сведения о том, как при Советской власти поднималось массовое «любительское» книголюбие, как решались проблемы первых лет нового государства, как жил книжный мир во время ВОВ и после неё. Пожалуй, и рассказ о советском библиофильстве, и справочник гос. организаций, обществ и людей.Тираж всего 11000 экз., что по советским меркам 1971 года смешно.© afelix.
В 1831 году состоялась первая публикация статьи Н. В. Гоголя «Несколько мыслей о преподавании детям географии». Поднятая в ней тема много значила для автора «Мертвых душ» – известно, что он задумывал написать целую книгу о географии России. Подробные географические описания, выдержанные в духе научных трудов первой половины XIX века, встречаются и в художественных произведениях Гоголя. Именно на годы жизни писателя пришлось зарождение географии как науки, причем она подпитывалась идеями немецкого романтизма, а ее методология строилась по образцам художественного пейзажа.
Как наследие русского символизма отразилось в поэтике Мандельштама? Как он сам прописывал и переписывал свои отношения с ним? Как эволюционировало отношение Мандельштама к Александру Блоку? Американский славист Стюарт Голдберг анализирует стихи Мандельштама, их интонацию и прагматику, контексты и интертексты, а также, отталкиваясь от знаменитой концепции Гарольда Блума о страхе влияния, исследует напряженные отношения поэта с символизмом и одним из его мощнейших поэтических голосов — Александром Блоком. Автор уделяет особое внимание процессу преодоления Мандельштамом символистской поэтики, нашедшему выражение в своеобразной игре с амбивалентной иронией.
В книге, посвященной теме взаимоотношений Антона Чехова с евреями, его биография впервые представлена в контексте русско-еврейских культурных связей второй половины XIX — начала ХХ в. Показано, что писатель, как никто другой из классиков русской литературы XIX в., с ранних лет находился в еврейском окружении. При этом его позиция в отношении активного участия евреев в русской культурно-общественной жизни носила сложный, изменчивый характер. Тем не менее, Чехов всегда дистанцировался от любых публичных проявлений ксенофобии, в т. ч.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.