Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы - [89]

Первый печатный панегирик Ломоносову появился за границей. Летом 1765 г. граф А. П. Шувалов издал на французском языке брошюру, в которую вошли небольшое предисловие, ода на смерть Ломоносова и прозаический перевод «Утреннего размышления о божием величестве».³¹⁸

Почитатель великого поэта, писавший о нем и при его жизни, А. П. Шувалов говорит о всенародной скорби русских людей, оплакивающих Ломоносова во всех концах необъятной страны, видит в нем первого просветителя России, сочетавшего «пальму Архимеда и лавры Пиндара, перо Тацита и цветы Цицерона». Желая возвысить Ломоносова, Шувалов пренебрежительно отзывается о его предшественниках и современниках («Правда, до Ломоносова у нас было несколько рифмачей вроде князя Кантемира, Тредиаковского и др.»). Ничтожным завистником, рабским подражателем Расина именует он Сумарокова.

Брошюра Шувалова не прошла незамеченной. Один из первых ответов на нее содержится в напечатанном в 1768 г. в Лейпциге «Известии о некоторых русских писателях». Автор пазывает Ломоносова «великим гением», но отмечает и историческое значение деятельности В. К. Тредиаковского, который «пролояшл в своем отечестве дорогу изящным наукам, преимущественно же стихотворству».^319320321 С похвалой отозвавшись об оде Шувалова в целом, автор называет несправедливыми и личными нападки на Сумарокова, говорит об успехах и недостатках писателей, о том, что они вместе стали «истреблять несвойственные слова и значительно обогащать нашу речь из древнего коренного языка нашего — славянского».¹⁹

Особенности литературной борьбы 1769 г. объясняют тенденцию к объективной оценке писателей в журналах Н. И. Новикова. Как бы ни относилась реакция к Ломоносову, открыто нападать на него было трудно, да и для гонителей сатиры не он в это время представлял опасность. Замалчивание заслуг великого ученого и поэта, выдвижение «второго Ломоносова», В. Петрова, — осторожный путь, по которому шла Екатерина II. Зато «Всякая всячина» осмеяла «Тилемахиду» Тредиаковского и не уставала нападать, на Сумарокова, чья сатира не раз выводила из себя правительницу российского государства. В этих условиях противопоставление двух старейших деятелей русской культуры, возвышение-одного за счет другого играло на руку реакции. Поэтому, вопреки тенденции к забвению памяти Ломоносова, Новиков помещает стихотворную «Надгробную» неизвестного автора,¹¹ пространное описание памятника, воздвигнутого на могиле Ломоносова,³²²и т. д. Но одновременно с ними появляются сатира Аблесимова, «Стыд хулителю», осмеивающая назойливое противопоставление «лирика» и «драматиста», и многочисленные выступления в защиту Сумарокова.

Начало изучения биографии Ломоносова и объективной оценки его творчества положила статья Новикова в «Опыте исторического словаря о российских писателях». В нее введен ряд биографических фактов, впервые отмечено значение образования, полученного Ломоносовым в России, разносторонность научной деятельности и поэтического творчества, сделана попытка рассказать о Ломоносове-человеке. Как бы желая окончательно отмести про-

тивопоставление Ломоносова и Сумарокова, Новиков вводит в статью восторженные строки из сумароковской «Эпистолы о стихотворстве»:

Иль с Ломоносовым глас громкий вознеси:

Он наших стран Мальгерб, он Пиндару подобен.

Следующее слово о Ломоносове сказал начинающий поэт М. Муравьев. Воспитанник А. А. Барсова, одного из видных учеников Ломоносова, Муравьев и позднее многократно писал о великом ученом, человеке и поэте, обращал внимание на самобытность его гения, был одним из немногих людей XVIII в., признавших самостоятельность исследований Ломоносова в области химии и физики. Он считал (в отличие от Радищева), что Ломоносов изучал явления электричества независимо от Франклина и «силою собственного размышления доходил до тех же заключений и разделял с ним славу изобретения».³²³

В «Слове похвальном Михайле Васильевичу Ломоносову» 1774 г. Муравьев в первую очередь славит Ломоносова-поэта. По мере сил автор пытается приблизиться к самой манере похвальных слов Ломоносова и защищает такие «антисумароковские» принципы ломоносовской поэзии, как «стихотворческая пышность», «восторг», «великолепие», «громкость». Одним из первых Муравьев понял, что суть поэзии Ломоносова не только прославление, но и поучение: «Повелители народов, наместники божеския власти, градоначальники, притеките на глас гремящего витии, научитеся в стихах его должности своей», — обращается автор к сильным мира сего.^{324 Возможно, что от Барсова Муравьев услышал о проектах Ломоносова в области общественных реформ и сказал о желательности напечатания трудов, «где б явился в удивленных очах многочисленных сограждан не один в нем стихотворец, не-один вития, не один природы испытатель, мудрец и мира гражданин, но честный человек, сын отечества, ревнитель добрых дел, рачитель общественного блага, Росс и мнением и делом».325}

Муравьев знал о прижизненной вражде Ломоносова и Сумарокова и не любил последнего. Знал о претензиях В. Петрова, читал журналы, в которых доказывалась несамостоятельность научных трудов Ломоносова.