Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы - [82]

Это позволяет сказать, что в риторическом вопросе Ломоносова: «Кто о Гекторе и Ахиллесе читает у Гомера без рвения?» ^287288289(риторическом в том смысле, что на него не требуется ответа) — сквозит личная нотка: это похоже на признание читателя, на которого описание гибели Гектора действовало больше, чем гибель Патрокла или скорбь Ахилла. Но то не было непосредственаое восприятие Гомера — между Гомером и читателем стояли римские поэты, значительно более известные этому читателю. Кроме того, здесь могли действовать, хотя бы неосознанные и в сильно смягченном виде, реминисценции из «Истории о разорении града Трои», где предпочтение отдается Гектору: «Гектор,, безмерпыя храбрости воин, силою многою бранноносец. Но Омир стихотворец иже в книгах своих Ахиллеса толикими похвалами и пропо-ведми описал ... толику злу и бесчеловечну мучителю и венчати цветы похвальными звериную ону главу, а не человеческу, еже и срам есть велми, мудру мужу тако без рассуждения творити».¹⁷ Конечно, Ломоносов не доходит до такого отношения к Ахиллу и Гомеру: Ахилл у него— «огнь палящий»:

... Гомер, стихом парящий, что древних Еллин мочь хвалил,

Ахилл в бою, как огнь палящий, искусством чьем (sic!) описан был.

Однако Гектор — все же излюбленный герой Ломоносова. Но наиболее привлекавшая впоследствии внимание сцена, особенно в эпоху сентиментализма, относящаяся к Гектору,— его прощание в Андромахой — остается вне поля зрения Ломоносова. В подходе к Гектору Ломоносов совершенно расходился с трактовкой Скалигера, о которой он мог знать и непосредственно из курса словесности в Академии и из других руководств по поэтике. Скалигер отзывался отрицательно о Гекторе: Гектор все больше спит, т. е. бездействует, когда Диомед совершает подвиги. «Нет ничего хуже или противнее, — говорит Скалигер, — чем описание смерти Гектора и нелепого плача о нем» («Niliil putidius Hectoris morte, nihil illis ineptis epicediis»),^{289 Впрочем, и Ломоносов берет плач о Гекторе не из «Илиады», а из трагедии Сенеки «Троянки».290}

IV

При выборе примеров из Гомера Ломоносов руководствовался не их характерностью для «Илиады» — примеров из «Одиссеи» совсем нет, — а задачами своего трактата по риторике как руководства ораторского искусства. Хотя и указывается, что Гомер — творец героических поэм, он ставится тем не менее в один ряд с ораторами: «великие начальники красноречия — Гомер, Демосфен и Цицерон».^{291 Оратор должен владеть своей аудиторией, уметь действовать не только на разум, но и на чувства, поэтому в старинных риториках уделяется немало места рассмотрению эмоций.}

В главе шестой, § 114 — «О возбуждении, утолении и изображении страстей», Ломоносов говорит о чувстве, противоположном гневу, т. е. о «сожалении или милосердии», и приводит выдержки из древних, и прежде всего из речи Цицерона за Лига-рия. То же наблюдается в руководстве Готшеда «Ausführliche Redekunst» (Leipzig, 1736; 1-е изд.: 1728), где IX глава озаглавлена «Von Erregung und Dampfung der Gemiiths—Bewegungen» и t. д. На стр. 171 Готшед касается таких чувств, как «Zorn» и 4

Коссэн цитирует не полностью: у него приводятся по-гречески, без латинского перевода, стихи 225, 229—231, 252—256, 268, 301—303, в общей сложности 13 строк перемежаемых латинским связующим текстом, излагающим либо содержание опущенных стихов, либо оценочные суждения Коссэна.^{292 Ломоносов дает цитату без пропусков, подряд 37 стихов: 225—261-й. Из этого следует, что, встретив цитату у Коссэна, Ломоносов обратился к другому источнику, т. е. к полному тексту Гомера. Коссэн предпосылает своей цитате изложение содержания IX песни «Илиады»: отправление и состав посольства к Ахиллесу и т. д. У Ломоносова все это опущено, зато вводящая цитату фраза Коссэна: «Ulysses accepte poculo sic Achillem sulutat» — несколько расширена: «Улисс, утоляя гнев Ахиллесов на Агамемнона, налив чашу вина и хотя пить, говорит у Гомера в Илиаде, Йота: „За здравие твое“ и т. д. (курсив мой. — А. Е.) ». В рукописи Ломоносова 1747 г. можно наблюдать его работу над передачей этой вводной фразы: после слов «на Агамемнона» первоначально стояло «приняв чашу», что явно соответствует коссэновскому «accepte poculo», но затем было заменено выражением «налив чашу вина», а после «и хотя пить» зачеркнутое «за его здравие» оказалось перенесенным в первую строчку стихотворного перевода.293 Эта мелкая правка показывает, что Ломоносов несколько по-ииому, чем Коссэн, понимал данное место из «Илиады». Ломоносов говорит, что Одиссей сам налил себе вина, а не принял чашу (как у Коссэна) от кого-нибудь другого. Очевидно, Ломоносов, не довольствуясь Коссэиом, заглянул в греческий текст, где это действительно так: «plësamenos d’oinoio depas» («наполнив вином кубок») (стих 224).}

Что же касается дальнейшего, т. е. будто Одиссей хотел пить и притом за здоровье Ахилла, то это не подтверждается текстом поэмы. Вспомним ситуацию. Ахилл радушно угостил прибывшее к нему носольство, «и, когда питием и пищею глад утолили» (стих 222, Гнедич), Одиссей приступил к выполнению цели посольства: выбрав момент, имеющий сакральное значение, чтобы тем легче склонить Ахилла отложить свой гнев и принять участие в войне, он с кубком в руках, прежде чем совершить заключительное при пиршестве возлияние богам, обращается к Ахиллу с приветствием (у Гнедича: «кубок налил и приветствовал», причем Гнедич вводит отсутствующую в подлиннике подробность: «за руку взявши Пелида», относящуюся, собственно, к комментированию обрядового характера этого действия).