Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы - [78]
Иначе поступает Ломоносов. Он не стремится подыскать рационалистическое объяснение того, что по самому смыслу писания является чудом. Он предлагает понимать это метафорически! «Изъяснение священных книг не токмо позволено, да еще и нужно, где ради метафорических выражений с натурою кажется быть не сходственно», — утверждает он в своем сочинении «Явления Венеры на Солнце».
Ломоносов протестует против буквального понимания Писания. Он склонен рассматривать содержание религиозных книг как иносказательное, поэтическое. «Священное писание не должно везде разуметь грамматическим, но нередко и риторским разумом», — пишет он в том яте трактате. Ломоносов ссылается на пример Василия Великого, который в своем «Шестодневе» священное писание «с натурою согласует». Ломоносов намекает, что унте Василий Великий не мог принять содерятащееся в Библии наивное представление пастушеских племен, что земля стоит на столпах, и толковал его как поэтическую метафору. Василий Великий, — цитирует Ломоносов, — беседуя о земле обще пишет: „Аще когда во псалмех услышиши: Аз утвердил столпы ея; содержательною тоя силу столпы речены быти возомни" i>.>s0
Ломоносов даяте противопоставляет более терпимую «богословскую систему» Василия Великого и Иоанна Дамаскипа, принятую восточнохристианской (византийской) традицией, — западнокатолической. «Богословы западный церкви принимают слова Иисуса Навина, глава 10, стих 12,* в точном грамматиче-
ском разуме (т. е. буквально, — А. М.) и потому хотят доказать, кто земля стоит», — указывает он.>267> Полемическая сила Ломоносова достигает здесь предела. Ломоносов буквально разит своцх противников, издевается над ними, сталкивает их лбами с католическими богословами и таким образом обвиняет их чуть ли не в «ереси», коль скоро они не согласятся с его доводами. У Василия Великого Ломоносов даже подыскивает аргумент в пользу множественности населенных миров, толкуя в этом смысле его слова: «Яко же бо скудельник от того же художества тминные создав сосуды, пинге художество, ниже силу изнутри: тако и всего сего создатель не единому миру соумереиную имея творительную силу, но бескопечпогубос превосходящу».>268>
Бросается в глаза, что Ломоносов стремится обосновать свою аргументацию, опираясь на безупречные с точки зрения православной традиции авторитеты — Василия Великого и Иоапна Да-маскина, бывших главными проводниками и истолкователями Аристотеля в древней Руси. Церковный автор IV в., известный под именем Василия Великого, обращаясь к своей пастве, состоявшей главным образом из малоазиатских купцов и ремесленников, черпал свои примеры из повседневного опыта и наблюдений над природой. Он отличался некоторой широтой взглядов и известной терпимостью к античной философии и естествознанию. Еще большее значение для усвоения античной философии имели для древней Руси творения поэта и фхглософа XIII в. Иоанна Дамаскина. «Слова» Иоанна Дамаскина поддерживали и оправдывали поэтическое восприятие природы и открывали больший простор для размышления о ней, чем средневековая западноевропейская схоластика.>269>
Через посредство Василия Великого, Иоанна Дамаскина и других риторов проникали в древнерусскую образованность отдельные элементы античного миропонимания и мироощущения. На эту связь с античностью указывает сам Ломоносов в эпиграмме «К Пахомию» (около 1759 г.), где современному невежественному «проповеднику» противопоставляет старинных риторов Василия Великого и Иоанна Златоуста, которые
Гомера, Пиндара, Демосфена читали,
И проповедь свою их штилем предлагали;
Натуру, общую всей протчей твари мать,
Небес, земли, морей, старались испытать,
Дабы творца чрез то по мере сил постигнуть.>270>
Телеологическая аргументация Ломоносова получает>1 культурно-исторический характер. Она восходит не только к вольфи-.анству, но и к традиционным образцам старинной риторики.
Ссылка на натурфилософские взгляды Василия Великого и Иоанна Дамаскина имела для Ломоносова не только значение искусного полемического приема. Само обращение Ломоносова к «словам» и «поучениям», связанным с древнерусской книжной традицией, проливает свет на его поэтическое, а отчасти и научное понимание природы. «Великое пространство, хитросплетение и красота всея твари» равно открыты восхищенному взору и древнерусского книжника и русского ученого XVIII в. Восторг Ломоносова перед величием природы, радостное стремление к познанию выражены им в традиционных национальных формах «витийственного слова».
«Риторский разум» для Ломоносова теряет богословский смысл. Он равнозначен поэтическому восприятию мира, становится одним из средств его познания. Ломоносов стремился слить в едином процессе познания научное и художественное мышление. «Космическое чувство» Ломоносова реалистично, оно обращено к действительно существующему, а не воображаемому миру, к земному бытию в его красочной и звуковой гармонии, где сам человек лишь часть великой природы, познающий я воспринимающий ее такой, как она есть, без посторонних метафизических примесей. В этом отношении Ломоносов-поэт не противоречит Ломоносову-ученому, а только дополняет его.
Берков Павел Наумович был профессором литературоведения, членом-корреспондентом Академии наук СССР и очень знающим библиофилом. «История» — третья книга, к сожалению, посмертная. В ней собраны сведения о том, как при Советской власти поднималось массовое «любительское» книголюбие, как решались проблемы первых лет нового государства, как жил книжный мир во время ВОВ и после неё. Пожалуй, и рассказ о советском библиофильстве, и справочник гос. организаций, обществ и людей.Тираж всего 11000 экз., что по советским меркам 1971 года смешно.© afelix.
В 1831 году состоялась первая публикация статьи Н. В. Гоголя «Несколько мыслей о преподавании детям географии». Поднятая в ней тема много значила для автора «Мертвых душ» – известно, что он задумывал написать целую книгу о географии России. Подробные географические описания, выдержанные в духе научных трудов первой половины XIX века, встречаются и в художественных произведениях Гоголя. Именно на годы жизни писателя пришлось зарождение географии как науки, причем она подпитывалась идеями немецкого романтизма, а ее методология строилась по образцам художественного пейзажа.
Как наследие русского символизма отразилось в поэтике Мандельштама? Как он сам прописывал и переписывал свои отношения с ним? Как эволюционировало отношение Мандельштама к Александру Блоку? Американский славист Стюарт Голдберг анализирует стихи Мандельштама, их интонацию и прагматику, контексты и интертексты, а также, отталкиваясь от знаменитой концепции Гарольда Блума о страхе влияния, исследует напряженные отношения поэта с символизмом и одним из его мощнейших поэтических голосов — Александром Блоком. Автор уделяет особое внимание процессу преодоления Мандельштамом символистской поэтики, нашедшему выражение в своеобразной игре с амбивалентной иронией.
В книге, посвященной теме взаимоотношений Антона Чехова с евреями, его биография впервые представлена в контексте русско-еврейских культурных связей второй половины XIX — начала ХХ в. Показано, что писатель, как никто другой из классиков русской литературы XIX в., с ранних лет находился в еврейском окружении. При этом его позиция в отношении активного участия евреев в русской культурно-общественной жизни носила сложный, изменчивый характер. Тем не менее, Чехов всегда дистанцировался от любых публичных проявлений ксенофобии, в т. ч.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.