Литературное творчество М. В. Ломоносова: Исследования и материалы - [76]

Совсем иначе подходит к этому Ломоносов. Не «целесообразность» устройства планетной системы, а материальное единство мироздания—однородность и равнозначность законов самой природы — приводит его к мысли о множественности населенных миров. Ему недостаточно выведения этого как логической возможности. Он ищет физическое доказательство. Именно поэтому открытие атмосферы на Венере приобретает для него такую убедительность.

.Вольф обосновывал возможность множества населенных миров логико-метафизическим путем. Ломоносов конструировал научную гипотезу и вел полемику в ее защиту. «Читая здесь о великой атмосфере около помянутой планеты, скажет кто: по-думать-де можно, что в ней потому и пары восходят, сгущаются облака, падают дожди, протекают ручьи, собираются в реки, реки втекают в моря, произрастают везде разные прозябания, ими питаются животные. И сие-де подобно Коперниковой системе: про-тивно-де закону».²⁵²

Ломоносов развивает цепь естественных причин и следствий, допускающих научно обоснованный вывод. Главное для него наличие атмосферы, т. е. решающего физического условия для возникновения жизни. Весь ход мысли Ломоносова прямо противоположен Вольфу. У Вольфа — образец метафизического мышления, у Ломоносова — естественнонаучного.

И только, когда Ломоносов прибегает к защите своей гипотезы не от простых невежд, а от «людей грамотных», «чтецов писания и ревнителей к православию», то он пускает в ход и телеологическую аргументацию. «Несказанная премудрость дел божиих, — пишет Ломоносов, — хотя из размышления о всех тварях явствует, к чему предводительствует физическое учение, но величества и могущества его понятия больше всех подает астрономия, показывая порядок течения светил небесных. Воображаем себе тем явственнее создателя, чем точнее ■ сходствуют наблюдения с нашими предсказываниями; и чем больше постигаем новых откровений, тем громчае его прославляем».^{253 Обращает на себя внимание типичное для Ломоносова высказывание, что наблюдения должны сходствовать с предсказаниями, иными словами — научное предвидение должно вытекать из правильного постижения объективно существующего мира па основе естественных законов, раскрываемых и подтверждаемых опытом. Таким образом, даже этот телеологический заслоп, по существу, скрывает требования научного изучения мира.}

Вольф искал не только внешнюю, по и внутреннюю основу для оправдания религии. Ломоносов стремился прежде всего защитить пауку от богословия. В то время как Вольф пытался обезвредить идею множественности населенных миров, растворив ее в телеологических рассуждениях, Ломоносов отлично сознавал ее разрушительную силу.

Мысль о множестве населенных миров была подхвачена радикально настроенными картезианцами. Книга Фонтенелля «О множестве населенных миров» привлекла к себе внимание в России. В 1730 г. ее перевел на русский язык Антиох Каптемир, но опубликовать ее удалось только в 1740 г.^{254 В 1756 г. против нее}

поднял яростный поход Синод, требовавший изъятия ее по всей империи и одновременно строгого запрета, «дабы никто отнюдь ничего писать и печатать как о множестве миров, так и о всем другом, вере святой противном и с честными нравами несогласным не отваживался». В этой обстановке Ломоносов не только выступал в защиту идеи о множестве населенных миров, но и подкрепил ее новыми научными соображениями.

Крайний «соблазн» слышится поэтому в приведенных в «Письме о пользе стекла» рассуждениях о сошествии «сына божия» на грешную, ничтожную землю, затерявшуюся среди множества миров:

Во зрительных трубах Стекло являет нам,

Колико дал творец пространство небесам.

Толь много солпцев в них пылающих сияет,

Недвижных сколько звезд нам ясна ночь являет.

Круг солнца нашего, среди других планет,

Которую хотя весьма пространну знаем,

Но к свету применив, как точку представляем.

Коль созданных вещей пространно естество!

О коль велико их создавше божество!

О коль велика к нам щедрот его пучина,

Что на землю послал возлюбленного сына!

Не погнушался Он на малый шар сойти,

Чтобы погибшего страдапием снасти.²⁵⁵

Еще более отчетливо высказывается Ломоносов в своем трактате «Явление Венеры на Солнце», где он язвительно спрашивает своих противников, которые не могут допустить мысли о том, что таинственная мистерия, разыгравшаяся на земле, могла повториться: а может быть, люди на других планетах «в Адаме не согрешили»?^{256 Уже одним этим ставится под сомнение сама идея «искупления мира», являющаяся своеобразным апофеозом гелио- и антропоцентризма. Было от чего прийти в бешенство святейшему Синоду!}

Подобные рассуждения должны были действовать ошеломляюще па представителей старого мировоззрения, которых Ломоносов побивал их же собственным оружием. Изощренная богословская мысль, логическая искушенность схоластики была обращена им против самих богословов и схоластов. «Противники Ломоносова, — писал еще академик Л. Н. Майков, — строили свои мнения на приемах господствовавшей тогда в школах схоластики, и Ломоносов, возражая им, как бы вспоминал уроки

Славяно-греко-латинской академии и отвечал в духе схоластической диалектики».